— Точно-точно, — подхватила Гильза. — «Я видел день» — это ремейк по откровению другого, древнего пророка. Там такие ужасы, такие спецэффекты…
— Э, ну-ка расскажи, — заинтригованно придвинулась Косичка, да и Маска, хоть хмурясь, но забыла про экран.
— А я хочу лошадь, — вздохнула Дымка о несбыточном. — Настоящую, живую, как в зоопарке.
Маска протяжно свистнула и покрутила пальцем у виска:
— Сдурела? Это сколько места надо! А жратва? Карбонгидрата не накупишься… Соседи в суд подадут, скажут: «С нами не согласовали, завели скотину».
— Можно завести собаку, — упрямилась Дымка. — Или кошку. А? Давайте попробуем!..
— Йонгера мы заводили уже, — с ядом в голосе напомнила Косичка. — И где теперь тот йонгер?
— Он был… глуповатый, — нашла Дымка слово помягче. — Он не понимал, что мы ему добра хотим.
— Очень даже понимал, когда ты его тискала. И меня всю искусал, паршивец.
— Не тискала! — голос Дымки завибрировал. — Я его ласкала!..
— Я тебе тараканов принесу, — пообещала Маска то ли искренне, то ли с издевкой, — целый пузырек. Накрошишь им карбона, будешь приручать. Один пацан хвалился, что его тараканы на стук выбегают. Разумные.
— Они, звери, все разумные, — убежденно кивнула Дымка. — То есть одушевленные, у них душа есть — маленькая, зато настоящая. Они могут плакать и радоваться по-своему. А разум без души не бывает… Даже Принц Мрака иногда плачет от злости.
— И смеется он тоже от злости, а не от души. Давайте все-таки про Бледного Коня!..
— И еще животные предчувствуют, — гнула свое Дымка. — Потому что душа — это особый орган. Типа радара. Он улавливает излучение и информацию от Бога и передает ответ. Коннект происходит во время молитвы… Если кто-нибудь не слышит — значит, просто не умеет.
— А ты — слышишь? — осторожно осведомилась Гильза. Гальберт дома говорил, что некоторым при контакте с Небом не мешало б вызывать врача, а не звонить второпях во Вселенскую, что тебе явился ангел.
— Я не уверена, — Дымка замялась. — Я отключаю таймер, внешнюю акустику, радар и зрение, чтоб не было помех, — и жду. Иногда что-то приходит изнутри. Я не могу интерпретировать, что именно. Мне кажется — это ответ… не знаю. А про Бледного Коня расскажешь, Гиль?
Гильза, когда ее водили в «Роботех», и роботехник спрашивал, не замечает ли она в себе каких-нибудь дефектов, жаловалась, что в холостом режиме в поле внутреннего зрения пробегают полосы. «Статический пробой, — равнодушно отметил техник и сделал что-то такое, от чего Гильзу шатало два дня, а полосы — пропали. „Может, он мне душу повредил“, — подумала теперь Гильза.
Надо было попросить у Дымки: «Запиши те сигналы, что видишь во время молитвы!» Не попросила — постыдилась или постеснялась, а сейчас уже не наверстаешь. Бледный Конь проскакал, вихрем взметая сор на улицах Города, — и не стало Дымки.
Но осталась память.
К «флайштурму» Молнию сопровождал все тот же заботливый Кавалер — ну, просто он не мог оставить женщину без помощи, даже если она — биомеханическая.
— Кавалер, ведь это выглядит смешно, — вполголоса намекнула Молния уже на крыше базы Бэкъярд, куда подъемник выдвинул заправленный «флайштурм». — И вообще — я не нуждаюсь в том, чтобы ты…
— А я переживаю за тебя, — обезоружил ее Кавалер словами и приятельской улыбкой. — Тебе не говорили никогда, что ты красива и что можешь нравиться?
— Кавалер, ты дурак, — Молния попыталась быть суровой куклой. — Может, ты лучше сотрешь эту свою программу по уходу за женщинами?
— Никогда, — вдохновенно отрезал Кавалер. — Она меня прекрасно адаптирует среди людей. Люди ничто так не ценят, как ухаживание и любовь, и нам, чтобы лучше работать с людьми, надо учиться испытывать любовь друг к другу. Ты просто прекрасна в групповых акциях, ты быстро реагируешь на смену обстановки, взаимодействие с тобой — сплошное удовольствие; как можно не любить тебя?
— Ты хуже, чем дурак, — определила Молния; то ли выходки Кавалера плохо наложились на ее мысли о поврежденном теле, то ли в ней было что-то от того первосотворенного киборга с женским дизайном — что-то, подстрекающее грубить в ответ на нежности.
Гравитор летающего танка надавил на взлетную площадку незримой плитой; бледная дымка выхлопных газов на миг окутала башню Бэкъярда — и Кавалер попятился к лифту. Определенно, в этого таможенного киборга по кличке Молния программисты влили нечто сверх обычного имиджа. Эта игра активировала, побуждала к разработке форм общения, а успех подталкивал выдумывать различные новинки; наконец, это было в натуре Кавалера — иначе бы его так не прозвали.
Рекорд вышел из помещения фонда и неторопливо пошел по тротуару мимо длинного, серого и неприветливого жилого дома. Он шел прямо и держался ровно, глядя перед собой и пытаясь суммировать полученную информацию, когда неясная тень, мелькнувшая в окне, привлекла его внимание.
В поле зрения справа слабо сверкнул металл; сферосканирующий радар в черепе Рекорда тотчас взял зону под контроль:
— КИБОРГОВ НЕТ. ЧЕЛОВЕК. ОРУЖИЕ НЕУТОЧНЕННОЕ, ВОЗМОЖНО — ИМИТАЦИОННОЕ. СТРЕЛЯТЬ ТОЛЬКО НА ИСПУГ ДЛЯ ПРЕСЕЧЕНИЯ АГРЕССИИ. ПРИКРЫТЬ ГОЛОВУ, — правая рука скользнула под куртку, к «импакту», левая вскинулась, предплечьем и ладонью заслоняя голову и шею; послышался пневматический хлопок — ладонь отбила легкий пластиковый шарик. ОТМЕНА ГОТОВНОСТИ К ЗАЩИТЕ.
— О, извините! Это ребенок… я сейчас же поговорю с ним! — раздался резкий женский голос, и окно захлопнулось, шторы закрылись рывком; Рекорд усилил слух, отсевая посторонние шумы. — Дрянь эдакая! Дай сюда свой пистолет!! Эти игрушки — черт бы их побрал!.. А если в глаз?! Ведь меня по судам затаскают!! С меня довольно — эти комиксы, кассеты, Всадники — все под замок!..
— Маааама, там был Кибердемон! Он страшный!
— Оооо, силы небесные! Отец! Да оторвись ты от ящика, бревно!.. Ребенок из окон стреляет, а он в экран уперся! Чтоб больше вы эти новости не смотрели! Ясно?! И к психоаналитику с ним ты пойдешь!..
Рекорд поглядел на откатившийся шарик. Игровое оружие детей. Если б активно-проникающая пуля — разнесло бы первый слой защиты плюс контузия. Но чего Рекорд опасался всерьез, так это управляемых по радио игрушек — вездеходиков, фургончиков и танков. Они объемные — как раз чтобы вместить заряд направленного взрыва — и очень подвижные. Хвоста и Ширму, чьи фото были на стенде памяти, разорвало забавными жужжащими игрушками, подъехавшими под ноги.
«Наше новое жилье, — писала Чара в дневнике, — в смысле бытовых удобств получше старого, но обстановка тут… Главарь банды, владеющей домом, согласился брать с нас тридцать бассов в неделю; это дорого — хорошая, приличная квартира стоит всего полсотни в месяц, — но надо было приплатить ему за то, чтобы ко мне и девочкам никто не приставал. Не знаю, за кого он принял нас, но судя по его гримасам и намекам — за артель торгующих собой. Во всяком случае, он мне сказал, что я должна буду отдавать 60% выручки за покой и комфорт, если не захочу платить иначе. Все это выглядит и звучит омерзительно, но меня волнует — как-то девочки сживутся с местными людьми? Особенно Лилик — она совсем еще глупышка…»
Чара, словно затем, чтоб найти новые, более теплые слова о дочерях, посмотрела на них. Лилик, сняв свою слишком броскую для трущоб одежду, смирно сидела на табурете, сложив ладони на коленях, а Гильза и Косичка делали ей новую прическу; щелкали ножницы, и золотые локоны Лилик красиво и печально падали вниз. Рядом валялись грубые брюки и клетчатый батник, купленные у соседей за пятнадцать арги, и стоял флакон со столярной морилкой — вместо краски для волос.
— Твоих кудрей на сотню принцев хватит, — Косичка туфлей отгребла остриженное. — Принцы, чтоб ты знала, носят волосы красавиц в медальоне на груди и мучаются. Я Гребешку тоже немножко отрезала…
— Зачем? Чтоб мучился?