— Дым, — уже запросто спросил он, — а ты на заказ угоняешь, да?
— Нет, я так — покататься; полетаю немножко — и брошу в Руинах.
— Бууу, здорово! — Габар в восторге щелкнул пальцами. — А какую ты проблему мне решить хотела? Ну, я — понятно, флаер откупорил, а ты что?
— Так, чепуха, — коротко пожала плечами Дымка. — Я избавляю тебя от встречи с военной полицией.
— Йуу… — обескураженный, но пока еще не струсивший Габар пошевелил носом. — Что, все так взаправду, да? А почему так?
— Это флаер одного большого чина из оборонки. Я захотела сделать ему бяку, а ты мне помог. Вот я и взяла тебя, чтоб тебя потом на стоянке не схватили и не потрясли как следует. Ты ведь очень заметный, — прибавила она, как будто извиняясь, что это она родила Габара вот таким, мохнатым. — Да, ты держись получше, я сейчас буду садиться; мне надо позвонить, а тебе — бежать бегом.
— Ааа… мы увидимся, да? — неожиданно вырвалось у Габара то, что он даже не думал, а где-то внутри чувствовал.
— Ну, я не знааааю… — с неопределенной грустью протянула Дымка, когда флаер ухнул вниз, а желудок Габара подкатился к горлу. — Мы в расчете, да? — разговорное тьянское «да» уже отложилось в практической части пользования языком. — Знаешь, в нашем квартале не любят, если гладкая идет с мохнатым. Освищут, облают, а то и похуже.
— Давай где-нибудь, — конкретно предложил Габар, облегченно выдохнув — флаер приземлился на пустырь, словно в разинутую пасть; вокруг площадки, где из щебня рос скрюченный ржавый металл, злобно торчали гигантские зубы — обломки стен. — Ты знаешь — позвони моему брату, а? Он в забегаловке официант, там, в Тьянга-тауне. Я телефончик тебе дам. Спросишь — нужен Гаятун сын Гахуна, это он.
Так, по уму, Дымке бы следовало вынуть шнур и соединиться с бортовой системой флаера — вдруг там есть что скопировать для папы Фердинанда? Но при Габаре пользоваться портом было стыдно. Сразу бы рухнуло налаженное взаимопонимание. И еще… еще был звук. Дымка услышала его куда раньше Габара — у нее был ОЧЕНЬ, очень острый слух, прямо нечеловечески острый. Звук приближался. Пока он был далеко, но Дымка уверенно выделила его из шумового фона — типичный звук двигателя «флайштурма».
— Надо бежать. Быстро!! Беги за мной! — выпрыгнув из флаера, Дымка понеслась к совершенно, на взгляд Габара, непролазным развалинам; не знакомый со зрением в режиме сканирования, он и подумать не мог, что именно там есть хорошо видимый с воздуха лаз, похожий на миниатюрное ущелье, и этот лаз — кратчайшая дорога к трассе. Впрочем, ни удивляться, ни мешкать он не стал; с военной полицией шутки плохи; даже когда они, виляя между железобетонных глыб, домчались до устья лаза и он приметил, что Дымка совершенно не запыхалась, мыслей и слов у него не нашлось.
Дымка думала о другом. База, база! У охотников за куклами новая база — в самом Городе!!. И они держат там наготове «флайштурмы»! Взлетели почти тотчас, как приняли сигнал от Хиллари. Она-то рассчитывала хоть на час, хоть на полчасика без слежки, чтобы скрыться, а флаер отследили через пять минут. Глупо, как это глупо — погибнуть из-за ошибки в расчетах… Но есть трасса.
— Делай как я, — приказала Дымка, — а то пропадешь. И вообще — воровать ради наживы плохо и нельзя.
Габар не успел возразить — только вздохнул, чтоб снова кинуться вслед за отчаянной эйджи-тинкой. По ту сторону развалин гудела трасса — четырехполосная, закрытая сводом железной сетки на арочных дугах. Здесь, на краю Руин, дорожники следили за ней небрежно, и Дымка рассчитывала, что где-нибудь сетка обветшала. Лишь бы не слишком далеко. «Флайштурм» — нет, уже два! — были где-то совсем рядом, но еще не в прямой видимости. Она схватилась за оттопырившийся край сетки, мотнула головой Габару — «Помогай!»; дернув вместе, они сделали проход. Прилечь за профиль ограждения (и пригнуть Габара, чтобы не торчал), переждать пару машин, выждать какую покрупней… ага, вот идет тяжеловоз! граната уже вынута из сумочки, нажать кнопку, раз-два-три — катануть по покрытию поперек полосы.
Облако дыма вздыбилось перед капотом восьмиосной махины; водила, чертыхнувшись, притормозил — «Трубу прорвало, что ли?» — и пока тяжеловоз, свистя тормозами, проезжал дымовую завесу, Дымка с Габаром выскочили на трассу и залезли на задник фургона, хватаясь за какие-то рукоятки и ловя ногами край втянутого разгрузочного пандуса; Дымка успела прихватить ино-тина за шиворот, когда машина прибавила ходу и он было вздумал сорваться с опоры.
Лилик никому особо не бросалась в глаза; хотя дизайнеры экстерьера серии 910-Girl GR-Family-BIC сделали ее и симпатичной, и индивидуальной; она давно освоилась с походкой и с манерами людей. Шла она довольно быстро — ее ждут! — вполне естественно поглядывая по сторонам и сопоставляя окружающее с требованиями ЦФ-6, запоминая и уже делая кое-какие выводы. Команда на «подавление» в обучающем секторе теперь была не властна над ней — и наблюдение показывало, что примерно каждый пятый встречный человек нуждается в медицинской помощи. Неудивительно, что в столь злополучном Городе время от времени вспыхивали массовые беспорядки и что здесь уже семьдесят лет были расквартированы 56-я, 72-я и 104-я бригады Корпуса Сэйсидов — не считая национальной гвардии и девяти видов полиции (по справке ЦФ-6). Тут надо держать ухо востро — кругом контроль. Тысячи глаз и машин внимательно следят за каждым твоим шагом, проверяют каждое движение. Просто удивительно, как некоторые здесь легально пользуются неограниченной свободой — блицы первых газетных полос за витринами киосков то и дело сообщали Лилик, что вожак трехтысячной группировки из Ровертауна выпущен на свободу под залог или что директору клуба «Городские волки» суд не поставил в вину склад оружия поля боя в пятьсот сорок стволов, потому что — коллекция.
Так, то тихо удивляясь, то задумываясь, она дошла до тинской сходки, где ее приветствовали многозначительным свистом и кривыми гримасами. Она, игнорируя вопросы типа «Ты чья такая, э?» и намеки «Детка, конкурс пай-девочек за углом налево — проводить или сама откатишься?», обвела скопище своими лучистыми глазами и в режиме сканирования отследила нужных людей. Вот они. Как они — и все тут — странно одеты… Спокойная уверенность, с какой Лилик таранила толпу, придала ей веса в глазах сходки — тем более что танцевальная программа позволила при этом никого не задеть.
— Здравствуйте, — вежливо кивнула она двум даже на вид сумасшедшим девчонкам у поставленных рядом мотоциклов, на одном из которых — ноги на руль — сидел чокнутый парень с плаката «Остановим безумие варлок-рока!»
— Во, я висю, — уронил ноги с руля Гребешок. — Это кто?!
— Это наша сестра, — резко ответила Маска. — Она учится в пансионе для девочек по развивающей программе. Видишь, она какая?
— Ее лечить надо; она ненормальная. Из нее что, прислугу делают?
— Рик, ты давно в дурдоме проверялся? — строго спросила Косичка. — Ты обожрался сольвы, Рик; у тебя мозги в заду, и ты их отсидел. Лапка, скажи ему, как тебя зовут, чтоб он запомнил.
— И если он пять раз на дню, как тьянский масон, не будет повторять «Я очень уважаю эту девочку», — мрачно прибавила Маска, — мы отломаем ему колеса и выбьем фару.
— Левую, — уточнила Косичка. — Это я сама сделаю.
— Мир! — крикнул Гребешок, закинув руки за голову, как при аресте. — Я ее не трогал, офицер! Можно мне позвонить моему адвокату?..
— Лилик. Мое имя — Лилик, — сказала новая дочь Чары.
— Дурацкое имя, — искренне брякнул Гребешок, — как у дешевой танцорки в Ровертауне, правда. Если ты хочешь тут топтаться, назови себя как-нибудь и оденься по-нашему. Тебе ребячья шкура пойдет; из-за тебя драться будут, правда. Ты как фэл! Во, пощупай, как у меня сердце забилось — как от фэл. Я болел, я знаю. А меня Гребешок зовут.