– Есть два румба вправо, – ответил матрос-рулевой, поворачивая штурвал.
И началась гонка за жизнь. На корабле сыграли боевую тревогу. Экипаж занял места по расписанию. Из машинного отделения в рубку на минуту зашел старший инженер-механик Зверев, чтобы уточнить задачу.
Вместе с Панферовым они поднялись на смотровую площадку, потом спустились вниз. Командир корабля вернулся в рубку, а стармех – в машинное отделение.
– В течение часа тридцать пять узлов пообещал Василий Васильевич дать. Может, и сможем проскочить, а там до устья Пэйхо совсем ничего остается. Биться нам, Тимофей Васильевич, практически нечем. Один аппарат с самоходной миной, да по «сорокасемимилли-метровке» на баке и корме. Облегчили нас по максимуму. Пять орудий сняли и один аппарат. Так что только на скорость и надежда.
Буквально через несколько секунд после слов командира корабля эсминец значительно прибавил скорость. Минут через пять стало ясно, что висевшие на хвосте японские истребители начали отставать, а идущий наперерез корабль также прибавил скорость, однозначно показав, что он противник. Еще через несколько минут Панферов опознал в нем японский миноносец типа «Икадзучи».
Японский истребитель открыл огонь из носового орудия, находясь еще в трех милях. За ним открыли огонь и преследователи за кормой. То и дело то вдалеке, то ближе к кораблю вокруг «Лейтенанта Буракова» стали вставать водяные султаны разрывов.
Как же трудно находиться на корабле под огнем противника, зная, что от тебя ничего не зависит и остается положиться только на Бога. Пока корабль шел на прорыв, я молился и Богу, и святым, а перед глазами проносились лица дорогих мне людей. Никогда еще не чувствовал себя таким беззащитным, и, главное, ничего не мог поделать.
А матросы без всякой бронезащиты отвечали огнем из двух сорокасемимиллиметровок, мичман Селезнев готовился выпустить из минного аппарата торпеду, как только позволит дистанция. И все это под поющими вокруг осколками.
Вскоре пошли первые раненые, а потом и убитые. Три японских миноносца, боясь упустить нас, открыли огонь из всего, что могло стрелять по «Лейтенанту Буракову».
Вот японский трехдюймовый снаряд прилетел в корму, разметав артиллерийский расчет нашей сорокасемимиллиметровки и заставив ее замолчать. Следующий снаряд через пару минут разорвался, попав во вторую трубу миноносца. Осколки, пробивая палубу и корпус корабля, разлетелись по сторонам. Один из них повредил главный паропровод, и «Лейтенант Бураков» начал терять ход.
Из люка в машинное отделение на палубу с дикими криками вывалился матрос, закрывший лицо ладонями, которые на глазах становились красными и покрывались огромными волдырями.
– Тимофей Васильевич, вы мне обещали исполнить песню не хуже, чем про «Варяг», – взгляд Панферова, который он бросил на меня, был с какой-то сумашедшинкой. – Мы, конечно, не крейсер, но тоже кое-что можем. Ну-ка, Миша, дай-ка мне штурвал, а сам дуй к Селезневу. Передашь господину мичману, что у него будет только один выстрел, и он не должен промахнуться.
Миноносец сделал резкий поворот и пошел в атаку на пытавшийся перерезать курс японский истребитель.
Панферов, кидая корабль то вправо, то влево, сбивая противнику прицел, во все горло запел-заорал:
Миноносец хоть и терял ход, но шел еще около тридцати узлов. Я приник к смотровой щели, глядя на то, как начал быстро приближаться борт вражеского истребителя, с которого зачастили шестифунтовые скорострелки Гочкиса. Один из снарядов пробил металл рубки как раз между мною и Панферовым, но не взорвался, а вылетел в открытую дверь.
Открыв глаза, которые успел зажмурить, почувствовав удар снаряда в рубку, увидел пенный след торпеды, устремившейся к японскому миноносцу, до которого оставалась пара кабельтовых, и уже можно было различить лица матросов противника.
Панферов резко переложил штурвал, и корабль, застонав своим склепанным корпусом, начал отворачивать от «Икадзучи», или как его там. Не успели мы окончательно отвернуть, как раздался взрыв, и японский истребитель, потеряв корму, еще несколько секунд шел вперед, постепенно задирая нос все выше и выше.
Под наши громкие крики «ура» корабль противника булькнул на дно, а мы, постепенно теряя ход, вернулись на прежний курс. Два других японских истребителя за это время сократили расстояние до полутора миль и продолжали сокращать, ведя непрерывный огонь.