– Мне плевать, с кем и что ты обсудила. Хочешь жить – тащи свою задницу обратно в лагерь. Быстро!
Бросив прощальный взгляд на деревья, я выхожу из кустов и направляюсь в лагерь, и стрела по-прежнему нацелена мне в спину.
Вот тебе и сбежала!
Оказывается, в лабиринте палаток есть своя логика. Мне понадобился целый день, чтобы понять ее. Лагерь разделен на четыре сектора. В одном из них, среди женщин и детей, живу я. Другой отведен для пар – для тех, кто решил жить вместе. Самый большой сектор, разумеется, занимают солдаты. И еще есть территория Войны. Четыре сектора вокруг поляны – черного, прогнившего сердца лагеря.
Время от времени раздается бой барабанов, который, как мне объяснили, обычно предшествует казни. Кого-то убивают за мелкое воровство, кого-то – за дезертирство, а одного мужчину приговорили к смерти за то, что он помочился в кружку своего товарища. Видимо, тому не понравилась шутка. Иногда казнят без видимых причин. Впрочем, разве они нужны? Война хочет уничтожить всех нас, но некоторых оставляет в живых, чтобы они помогли ему достичь цели. Из-за частых казней атмосфера в лагере должна быть мрачной, но, куда ни глянь, люди болтают, смеются, плетут циновки и корзины.
Каждый здесь чем-то занят. Не знаю, назначают ли всем задания или желающие сами вызываются, но здесь есть люди, которые готовят, убирают, охраняют, ухаживают за лошадьми, роют выгребные ямы и занимаются еще сотней разных дел. Лагерь работает как отлаженный механизм.
Все вокруг кажется пугающе нормальным. Не представляю, как Война смог этого добиться. Как ему удалось сплотить людей, заставить работать, после того как он лишил их всего…
Однако кое-что все же не так, как обычно. Религия – в лагере ее словно не существует. Конечно, я здесь всего сутки, так что, возможно, нужно просто набраться терпения. Но до сих пор я не слышала ни призывов к молитвам, ни публичных проповедей. Ничего, что помогло бы узнать, в какого бога верят эти люди. Единственные признаки религиозной жизни, которые я заметила, – это символы веры, которые люди носят на себе. И все. В остальном Бога здесь словно не существует. Весьма иронично.
Я возвращаюсь в палатку. Ко мне никто не приходит, не назначает заданий, и на улицу я выхожу только за едой или по зову природы.
Наконец, громоподобный стук копыт заставляет меня вылезти из моего убежища. Солнце катится за горизонт, дневной жар постепенно уходит. Из соседних палаток тоже выглядывают женщины, смотрят в ту сторону, откуда доносится шум.
– Они идут, – слышу я шепот.
Большинство жителей лагеря устремляются к центральной поляне. Любопытство влечет меня следом за ними. Я едва успеваю добраться туда, когда по лагерю проносится дюжина всадников, вздымая клубы пыли, топча кусты. Возглавляет процессию Война. И он, и его воины с головы до ног покрыты кровью. Вернулись из очередного набега…
До сих пор я даже не задумывалась, что здесь еще есть, кого убивать. Армия Войны вчера неплохо «потрудилась». Но Иерусалим – большой город, и рядом с ним немало поселений. Пожалуй, даже жуткой армии Войны нужно больше одного дня, чтобы стереть их с лица земли.
Вновь звучат барабаны, от этого звука кровь стынет в жилах. Война врывается на поляну, люди разбегаются в стороны. Я сглатываю, увидев его кроваво-алого коня, который даже не замедляет шага, когда Всадник спрыгивает на землю. Следом на поляну галопом влетают сопровождающие Всадника воины с красными лентами на плечах.
– Кто это? – спрашиваю женщину рядом.
– Всадники Фобоса, – отвечает она, повернувшись ко мне. – Лучшие солдаты Войны.
Его лучшие убийцы. Я смотрю на всадников новыми глазами. Они объезжают Войну, останавливаются и полукругом выстраиваются за ним. Когда последний воин занимает свое место, бой барабанов стихает.
Я до последнего не понимаю, что происходит. Но наконец пыль оседает и я вижу окровавленного мужчину, который лежит на земле перед воинами. Он неподвижен, как мертвец, но проходит минута, и он медленно садится.
Война молчит, наблюдает, а когда мужчина, пошатываясь, встает, направляется к нему. Толпа зевак замолкает, один из всадников соскакивает с лошади и выступает вперед.
– Этот человек, Элайджа, – возвещает он, указывая на мужчину, – был одним из Фобосов, личных воинов главнокомандующего. Господин дал этому человеку кров и еду, он доверял ему. Но чем он отплатил нам за добро? – говорящий обводит собравшихся взглядом. – Восстал против своего господина и товарищей по оружию!
Толпа словно по команде разражается возмущенными криками. Удивительно, но многие из собравшихся, кажется, искренне негодуют. Если они притворяются, то делают это мастерски.