Я смотрю, смотрю, смотрю… затем резко останавливаю коня и спрыгиваю на землю. Птицы взмывают в небо, когда я подхожу ближе. Закрываю краем рубахи рот и нос, склоняюсь над телом. Трудно сказать, на что именно я смотрю, да я и не пытаюсь понять. Важнее всего то, что этот человек мертв. Остальное – лишь пища для кошмаров. Рядом валяются белые обглоданные кости, ухмыляющийся череп выпачкан кровью.
Я хмурюсь. Это больше похоже не на бойню, а на странное жертвоприношение.
– Мириам.
Оборачиваюсь к Всаднику. Он не спешился, держит поводья моего Грома.
– Ты даже здесь успел всех убить? – спрашиваю я.
Это уже слишком! Мы же забрались в такую глухомань. В этих горах вообще почти нет людей…
– Я убиваю всех, – спокойно отвечает Война.
Всех, кроме меня.
Вновь оглядываюсь на труп. Когда-то это был живой человек со своими надеждами, мечтами, друзьями, семьей…
– Садись на коня, Мириам, – невозмутимо продолжает Всадник. – Впереди долгий путь.
Ничего личного. Ни в словах, которые он произносит, ни в страданиях, которые причиняет. Мой взгляд снова возвращается к трупу – для меня это личное. Я принимаю все очень близко к сердцу. Не хочу снова садиться на коня, не хочу ехать с ним рядом. И уж точно не желаю проезжать мимо очередных конюшен со свежими останками.
Всадник прищуривается, как будто может слышать мои мысли.
Будь храброй, Мириам.
Заставляю себя сделать первый шаг. Второй дается легче. Делаю еще шаг и еще, пока не оказываюсь рядом, беру из рук Войны поводья и, посмотрев ему в глаза, сажусь в седло. Он не собирается что-либо объяснять, а я не делюсь с ним своими мыслями. Просто взбираюсь на коня, и мы трогаемся в путь. Вот и все.
К тому времени, когда солнце начинает клониться к закату, мы оставили позади столько трупов с кружащими над ними птицами, что я устала считать. Очевидно, вылазки, которые Война совершал со своими солдатами, прошли… успешно. В живых никого не осталось.
Хмурюсь, и это движение раздражает пересохшую кожу. Целый день мы ехали верхом, и лицо не просто покрылось загаром – оно сгорело. Меня бьет лихорадка, к коже невозможно прикоснуться. Ничего не поделаешь – у меня ведь нет ни шляпы, ни платка, чтобы прикрыться.
– Ты не очень хорошо выглядишь, жена, – замечает Всадник.
– Я и чувствую себя не очень, – признаюсь ему.
Негромко выругавшись, он говорит:
– Остановимся передохнуть.
– А как же твоя армия? – Я оглядываюсь.
– С ними ничего не случится. Мы все равно не будем останавливаться на ночлег вместе с ними, – говорит он.
Мы… не будем? Целую минуту я перевариваю его слова. Взгляд сам собой устремляется в сторону заходящего солнца. Боже милостивый! Одно дело весь день ехать бок о бок с Войной, и совсем другое – провести с ним наедине целую ночь. А теперь, вспомнив, на что он способен, я нервничаю еще больше.
В сотне метров впереди замечаю водяной насос, корыто и стог сена. Мы останавливаемся. Грому нужно напиться и поесть. Всадник мягко спрыгивает с коня и перехватывает поводья. Я осторожно соскальзываю с Грома, морщась от того, как ноют внутренние стороны бедер. Как же больно! Делаю неуверенный шаг, следующий, кривясь от боли. И дело не только в ногах. Кожа горит, желудок скручивает, а голова слегка кружится.
– Мне что-то нехорошо, – говорю я. Может, в вяленом мясе что-то было или мне подсунули отравленную воду? А, может, это сердечный приступ? Я спотыкаюсь и присаживаюсь на ближайшую горизонтальную поверхность.
Не слышу, как подходит Война – этот гад передвигается бесшумно, – но вот он опускается передо мной на колени и слегка изгибает бровь. Думаю, это максимум беспокойства, которое Всадник когда-либо проявлял. Он тянется ко мне рукой.
Я предупреждаю:
– Только тронь, и я тебя твоим же кинжалом порежу.
Но Война все равно касается ладонью моего лица. Я тянусь за кинжалом, но едва успеваю коснуться его, как рука Всадника перехватывает мою. Выкручивает клинок из пальцев и отбрасывает в сторону.
– Мириам, оставь сражения для поля боя.
– О, как это мило с твоей стороны.
Наши взгляды встречаются, и у меня перехватывает дыхание. Боже, он раздражающе привлекателен. Чем дольше я смотрю на Всадника, тем больше волнующих деталей вижу – например, эти полные губы и тигриные глаза с вертикальными зрачками, высокие острые скулы, добавляющие экзотичности.
– Тебе стоило сказать мне про ожог, – замечает он.
– Я думала, тебе все равно.
– Это не так. – Он пристально смотрит на меня.
– Почему? – удивляюсь я.
– Мы говорили об этом, – отвечает Война.
Потому что я его жена – вот что он имеет в виду.