Еще несколько секунд мы смотрим друг на друга, затем я глубоко вздыхаю и отвожу взгляд:
– Мне уже лучше.
Действительно, лучше. Мне удалось немного посидеть, лихорадка спала и кожа уже не так горит. Теперь мне хочется, чтобы Война убрал от меня руки. Пара добрых слов, нежное прикосновение – и я начну верить, что он не дьявольское отродье. Всадник опускает руку и встает. Он направляется к своему жеребцу, который вскидывает голову, когда хозяин подходит ближе.
– Тише, Деймос[7], – успокаивает он коня, поглаживая шкуру, отливающую алым.
Деймос? Он серьезно назвал так коня?
Всадник заглядывает в седельные сумки, достает воду и еду, а потом возвращается и протягивает их мне. Принимаю, быстро улыбнувшись в ответ. Его внимание на миг задерживается на моих губах, а затем Всадник вновь уходит, чтобы заняться лошадьми или, может быть, достать вещи из сумок.
Я провожаю его взглядом. Он сегодня странно добр со мной. Приходится напоминать себе: я видела, как он собственными руками убил множество людей – и я едва не попала в их число. Нельзя допустить, чтобы немного заботы и пара добрых слов вскружили мне голову.
– Ты чувствуешь что-нибудь? – окликаю я его. – Когда убиваешь.
Пришло время в очередной раз напомнить себе, что Война – плохой парень.
Он замирает, стоя ко мне спиной.
– Да.
Жду, что еще он скажет, но пауза затягивается.
– Чувствую жажду крови, возбуждение и глубокое удовлетворение от хорошо выполненной работы, – Всадник говорит так, словно речь идет о чем-то обыденном. О погоде, например, а не о массовом истреблении людей.
Он оборачивается ко мне.
– Я твой, а ты – моя, Мириам…
Меня охватывает дрожь от этих слов.
– …но я не такой, как ты. Никогда не забывай этого.
Глава 9
В небе мерцают звезды, Война готовится к ночлегу. Одно место для сна выглядит очень просто – самый обычный тюфяк и тонкое стеганое покрывало; а второе, которым он занимается сейчас, щедро застлано одеялами.
Что выберет он, что достанется мне? То, что Всадник сделал их такими разными, вызывает у меня злость. Если он займет тюфяк с одеялами, это лишний раз докажет, что он не только ублюдок, но и скотина. А если предложит мягкую лежанку мне…
Мне не по себе при мысли об этом. Не нравится мне его доброта, начинаешь чувствовать себя в долгу перед ним. А о том, что именно я могу быть «должна» Войне, не хочется даже думать. По крайней мере, для сна он приготовил два места. Наверное, нужно радоваться, что не придется ютиться на одном.
Закончив с приготовлениями, Всадник подходит костру, возле которого я сижу. Снимает доспехи, деталь за деталью, и складывает рядом. В его движениях есть какая-то жуткая уверенность и неторопливость, словно весь мир может его подождать.
Я не такой, как ты.
Некоторое время я наблюдаю за Всадником, стараясь не обращать внимания на то, что под доспехами скрывается порочное, греховное тело.
– Твой тюфяк тот, что с одеялами, – сообщает Война, отстегивая нагрудную пластину доспехов.
Черт! Теперь точно буду чувствовать себя его должницей.
– Твой выглядит жестковатым, – замечаю я.
Война снимает последний доспех.
– Я не был бы порядочным мужем, если бы не позаботился о своей жене.
Ох уж эти его правила порядочного мужа. Я осматриваюсь.
– А где цепи, которыми ты должен меня приковывать?
Почти уверена, что этот пункт есть в списке вещей, которые должны быть у любого порядочного мужа.
– К сожалению, упакованы вместе с моим шатром, – спокойно отвечает Война, и я даже верю! Вполне возможно, что это не шутка. Но тут на его лице проступает хитрая улыбка.
– Тогда в следующий раз, – усмехаюсь я.
– Ловлю тебя на слове, жена.
Оказывается, мы можем поладить, если только я захочу. Тревожное обстоятельство…
Война стягивает рубаху. Его татуировки светятся в ночи, мерцают зловещим алым светом. Он выглядит как демон!
– Недавно ты спрашивала, – начинает он, – почему я не разговариваю на современных языках, хотя могу.
Я задала этот вопрос несколько дней назад, когда он вторгся в мою палатку посреди ночи, и все еще хочу знать ответ, особенно учитывая, что со мной он говорит на чистейшем иврите.
– Я знаю все когда-либо существовавшие языки и могу говорить на них. Даже на тех, о которых не осталось никаких записей. Воспоминания о них давно стерлись из памяти смертных, но не из моей. И никогда не сотрутся. – Несколько секунд он молчит. – Людей пугает все непонятное.
Я видела такое много, много раз. А теперь Война превратил этот страх в оружие.