Уверен, связи между простолюдинами и аристократами редкостью не являлись, вот только в этом обществе подобное чрезвычайно сильно порицалось, и плоды подобной любви изводили еще в утробе матери или избавлялись от них сразу после рождения. Но, как видно, кто-то выживал. У таких бастардов, вероятно, обнаруживался дар, и в итоге интернаты пополнялись потенциально сильными магами. Хотя с обычными дворянами и они сравниться все равно не могли – разбавленная кровь, как ни крути.
Вот и получилось так, что в нашей группе были слабые ученики, сильные и я. Занятия, посвященные магии, мне с каждым днем становились все менее интересны, приходилось большую часть свободного времени тратить на самообучение, как, например, сейчас. Увы, но доступ к индивидуальным тренировкам с Михаилом у меня закрылся сразу, как кончились деньги, а достать их было неоткуда. Имелись, правда, мысли, что можно каким-то образом получить деньги со счета отца Даррелла, но, увы пока я числился воспитанником интерната, любые финансовые операции мне были недоступны.
Думал я и о том, что можно занять денег у Дементьева (мы поддерживали с ним связь через письма), но этот вариант тоже отпал: у Григория начались серьезные проблемы, связанные с бизнесом. Как он и предполагал, столичное дворянство, не без участия княжьей семьи, пыталось отобрать у него заводы, придерживаясь пока что законов, но долго они в либеральность играть не будут, и рейдерский захват вполне мог стать реальностью в ближайшее время. Так что у Дементьева и без меня хватало неприятностей.
«No money, no honey», как говорится. Грустно было без финансов, но не идти же воровать монеты в трактире, а сбегать до столицы и обратно за ночь, да еще и денег там добыть, было не реально. Так что самообучение – наше все.
Не забывал я и про работу с пацанами. После испытания, когда угроза быть убитым на арене исчезла, от дополнительных занятий отказалась половина группы – к чему напрягаться себя лишний раз, если можно найти дела поинтереснее, да и мерзнуть на мокром полигоне не нравилось никому. Однако с самыми стойкими мы вечерние тренировки не прекращали.
Вокруг меня благодаря таким занятиям собралась небольшая группа наиболее упорных учеников; некоторых из них я вполне уже мог назвать друзьями. С тем же Бертом мы прекрасно поладили, и молчаливый, не по возрасту серьезный парень стал отличным противовесом шалопаю Витьку.
Со Жданом, однако, так до конца наладить отношения и не удалось. Калинин, несмотря на испытание и последующие месяцы, проведенные в одной казарме, относился ко мне с недоверием, хотя и прежней ненависти в его глазах я не видел.
В общем, жизнь интерната текла своим чередом, придерживаясь определенного внутреннего ритма. Учеба, тренировки, вечерние посиделки в казарме во время самых сильных дождей или снегопадов. И эта своеобразная идиллия, вероятно, сегодня дала трещину. Смерть Юрия Орлова накануне нашей отправки на границу ничего хорошего не сулила.
Вялотекущая война с Каспийским княжеством, которая в последние двадцать лет практически потухла, могла разгореться с новой силой, и не удивлюсь, если нас кинут в самое пекло. Вероятность этого, конечно, невелика – толку от магов-первогодков не слишком много, но кто знает, что творится в голове у людей, заведующих местным цирком под названием армия.
Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, я с сожалением поднялся с теплой весенней травы, размял затекшее тело и отправился на поиски Леонида. Если уж кто и мог сказать что-то более внятное, чем слухи, так это он.
По вечерам наставник чаще всего пропадал либо на тренировочной площадке, либо в административном корпусе. Насколько мне было известно, Леонид интернат покидал не слишком часто, предпочитая проводить время в казенной комнате, а не в собственном доме, который, по слухам, находился где-то в столице. И я его даже понимал: таскаться каждый вечер в большой город, а утром обратно то еще удовольствие.
Административный корпус был разделен на две части, в одной находились канцелярия, кабинет директора и несколько других помещений неизвестного назначения, а вторая часть, имеющая собственный вход, служила по сути общежитием для преподавательского состава и наставников. Нахождение здесь курсантов было не то чтобы запрещено, но, скажем так, не поощрялось, и на воспитанников, шляющихся поблизости, смотрели с неодобрением, однако мне требовалась информация.