Начиная с какого-то момента всех последующих событий я сама порой переставала верить в реальность происходящего, настолько все было неправдоподобно и сюрреалистично. Мне казалось, что все вокруг – просто дурной сон. Или я смотрю фильм, в котором играю главную роль. Фильм, сценарий которого постоянно переписывается и концовка еще не известна.
«Русская весна»
Я тяжело переживала уход отца. Мы были очень близки. Он был и другом, и единомышленником, и учителем. Как гласит народная мудрость, пока живы твои родители, ты – все еще ребенок. С уходом отца стало понятно, что мое слишком затянувшееся детство закончилось.
Будучи по природе человеком асоциальным, в тяжелые минуты я обычно ухожу глубоко в себя, перестаю общаться, избегаю людей. Но на этот раз обстоятельства и события, происходившие вокруг, порой перекрывали мою душевную боль.
Всю зиму я, как и многие другие, провела в интернете. Все в стране жили Майданом – кто со знаком «плюс», кто со знаком «минус». События в Киеве держали в напряжении всех.
Моя докторская диссертация по философии была посвящена проблемам и анализу революций. В ней революция рассматривалась как точка бифуркации[1], после которой поведение системы становится непредсказуемым. Я знала теорию и прекрасно понимала последствия того, что происходило в стране. Я знала все теоретические предпосылки и обоснования неудач революций, которые, как известно, «готовят гении, делают романтики, а пользуются плодами – негодяи». Но в ту зиму я с замиранием сердца следила за происходящим в Киеве. Я была всем сердцем с теми, кто стоял там – на Майдане, забыв обо всех известных мне теоретических предпосылках и обоснованиях.
Ночное чтение новостей превратилось в привычку, от которой потом я не могла избавиться практически два года. Я стала просто спать с ноутбуком. Мир вокруг начал постепенно меняться. В какой-то момент я со своей жизненной позицией оказалась по сути одинокой в своем окружении. Многие мои донецкие друзья отдалялись. Мы были умными людьми. И на определенном этапе стало невозможно делать вид, что ты в упор не замечаешь расхождений во взглядах. Мы не ссорились. Мы просто разошлись по разные стороны баррикад. Так в нашу жизнь начал входить разлом, который с каждым днем становился все очевиднее. Мне еще повезло – я лишь потеряла друзей, с которыми были близка десятилетиями. А сколько распалось семей, сколько вокруг оказалось поломанных судеб!
Затем был страшный февраль. Бессонные ночи перед монитором. Я помню ощущение бесконечной рассветной радости, когда Майдан выстоял. А потом сообщения: 10 убито, 20, 40… Небесная сотня. И «Пливе кача» накрыла собой страну. На наших глазах рождалась история, частью которой были мы.
Неожиданно чудесное бегство Януковича. Киев бурлил. Ленины, практически по Хармсу, «все падали и падали». В Раде избрали новое правительство.
А у нас, в нашем тихом донецком болотце, все было относительно спокойно. Город жил своей привычной жизнью. Но не все так уж было гладко и в нашем «датском королевстве».
Перед памятником Шевченко гордо реял «жовто-блакитный» флаг донецкого Евромайдана. Помню, как-то зашла в самую модную и дорогую кондитерскую Донецка «Бассано». А там, на доске, вместо меню большими буквами написано: «Борітеся – поборете». И на входе – украинский флаг. Но это были редкие исключения. В транспорте повсюду слышались разговоры о пресловутых «бандеровцах», активно подогревавшиеся нашими местными политиками.
Страх перед мифическими «бандеровцами» у многих был действительно очень сильным. Соседи моей подруги поставили себе вторые двери, чтобы к ним эти пресловутые «бандеровцы» не прорвались в квартиру. И такие люди были не исключением в общих настроениях, царивших в городе.
Плохие предчувствия витали в воздухе. Помню, в переписке со своей московской подругой я написала, что у нас все боятся войны. На что она ответила: «Он не решится». И мы без комментариев и объяснений поняли, кто «он».
А потом наступило 1 марта – начало «русской весны». Первые вертолеты полетели над Крымом. И Донецк был на очереди.
Я хорошо помню эту ночь, ночь перед 1 марта. Я увидела пост в Facebook’e, который написал мой старинный знакомый. Он призывал всех идти на «русскую весну» – на митинг на площади Ленина. Я знала этого человека очень хорошо: умный, прагматичный. И я хорошо понимала: если он оторвал свой идеально накачанный зад и вытащил его на улицу – значит, за всеми этими процессами стояли очень серьезные силы. А планируемый митинг на площади – это было уже нечто большее, чем просто обычные игрища наших местных политиков. Мне тогда впервые стало так страшно, что я разревелась перед монитором от собственного бессилия перед этой надвигающейся бедой, размеры которой я тогда еще даже не представляла.
1