Это была не месть, мстить ему не за что. Это был урок.
– Сорок три – семьдесят четыре! – гаркнули сверху. – Через двадцать две минуты прибыть в класс тридцать девять – восемнадцать.
Печка была уже открыта – на подносе Тихон обнаружил пяток мутно-прозрачных сухарей, орехи и обезжиренное молоко. Поспешно проглотив завтрак, он метнулся в санблок.
Как он ни старался, восстановить в памяти недавние события ему не удалось. Когда закончилась пытка, кто принес его в кубрик – все это осталось где-то позади, за толстой броней шокового порога. Для тела экзекуция прошла бесследно, даже наоборот, ощущался небывалый прилив сил и какая-то бесшабашная радость, схожая с реакцией на психоактиваторы. Что касается души, то Тихон предпочел затолкать эту болячку подальше, привалив ее тряпьем сиюминутных забот.
Он вышел из душа и оделся. Черная форма уже не казалась чем-то самодостаточным. Сто курсантов, которых он видел вчера, – или не вчера? – носили точно такую же, но все они были разные, в том смысле, что представляли неодинаковую ценность для Конфедерации. Все сто – уникумы, способные отождествить себя с машиной. Травмированные личности, не нашедшие себя в нормальном обществе. Изгои человечества и его защитники. Тихон собирался стать среди них первым.
– Двадцать две с половиной, – вместо приветствия сказал лейтенант. – Опоздал на тридцать секунд. Ладно, для новичка терпимо. Проходи.
Три женщины уже стояли у кабин, капитан восседал за своим пультом – все было как и в прошлый раз, только без Филиппа. Никто не подал вида, что знает о перенесенном Тихоном испытании. Будто ничего, выходящего за рамки, не случилось. Игорь раздал задания и, когда дамы улеглись в капсулы, повернулся к Тихону.
– Живой?
– Еще пара таких сеансов…
– А ты не нарывайся, – доброжелательно сказал он. – Марш в кабину, порулишь немножко.
Второе превращение в танк Тихон перенес спокойно. Плавно пошевелил ступнями – теперь машина не носилась, как бешеная, а точно выполняла его… указания?.. пожелания? Тихон не управлял двигателем, так же, как и человек не управляет ногами во время ходьбы. Человек просто ходит – и Тихон просто-напросто передвигался по степи. Никто, если он специально на этом не сосредотачивается, не ощущает в отдельности колени, бедра и пятки. Тихон понятия не имел, где находится реактор, и как устроены траки. Ему нужно было подойти к кочке с голым, засохшим кустом, и он к ней ехал – с той скоростью, которая его в данный момент устраивала.
– Повернись, – приказал Игорь, все это время присутствовавший где-то за затылком.
Тихон оглянулся, с удовлетворением заметив, что отныне движения его головы не ограничены гибкостью шеи.
– Нет, ты вращаешь башней, а я хочу, чтобы ты повернулся сам, всем корпусом.
Тихон замер в растерянности. Команды вперед-назад дались ему сравнительно легко, но ничего другого он пока не пробовал.
– Берегись! – внезапно раздалось в левом ухе, и Тихон рефлекторно отскочил вправо, заняв боевую позицию.
– Вот видишь, все получается, надо только расслабиться. Забудь о том, что ты танк. Личность может классифицировать все, что угодно, только не саму себя. Никто из людей не считает себя разумным млекопитающим. Вот ты. Кто ты такой?
– Я? – Тихон задумался. – Не знаю. Я – это я.
– Правильно. Не человек, не танк, не шестнадцатилетний парень с тонкими ручками и сутулой спиной. Не вонючий засранец, который за первые двадцать часов службы умудрился…
– Хватит!
– Ты – это ты, – согласился Игорь. – Повернись еще.
На этот раз у него получилось легко и естественно. Стоило Тихону отвлечься от мысли, что он чего-то не умеет, как выяснилось, что он умеет все.
– Отлично. Теперь побегай. Не бойся, это детская площадка, ям и ловушек здесь нет.
Кто боится-то, про себя огрызнулся Тихон, запоздало вспомнив, что лейтенант находится не где-нибудь, а прямо у него в мозгу.
Он наметил ровную дорожку и ринулся вперед, стремительно набирая обороты. Никаких приборов перед глазами не было, как впрочем, не было и самих глаз, тем не менее, Тихон остро чувствовал темп, и в любой момент мог сказать, с какой скоростью движется. Гладкая поверхность осталась позади, и он все чаще наскакивал на трамплины кочек, подбрасывавшие его высоко вверх. Пролетая по несколько метров, он грузно врывался траками в сырую почву и, раскидывая мягкий лишайник, мчался дальше.
Этот бег напоминал что-то из глупого и счастливого детства, возрождал в памяти ощущение полной свободы и был особо приятен тем, что ни капли не утомлял. Скорость уже перевалила за сто пятьдесят; серая растительность неслась навстречу, сливаясь в пунктирные полосы. Тихон выбрал крупный пригорок и сделал мощный рывок, намереваясь от души насладиться полетом. Он на выдохе преодолел крутой склон и уже оторвался от земли, когда увидел, что внизу ничего нет. За гребнем начиналась пустота.
Если б Тихон был человеком, он бы обязательно закричал, ведь это самая логичная реакция на смертельную опасность. Логичная для людей. Тихон сжался в комок, вытащил себя из механических членов танка, сгруппировался в сверхплотную материальную точку и… вновь очутился на серой равнине.
– Где я? – ошалело спросил он.
– Все там же, на полигоне. Ты надеялся, что он бесконечный? Слишком большая роскошь.
– Так это был обман?
– Симулятор. Кто тебе позволит гробить настоящую технику? Над пропастью не испугался?
– Немножко, особенно в последнюю секунду. Там было что-то такое…
– Инстинкты. В командный блок заложено несколько базовых законов, в том числе – самосохранения и самоликвидации. Оказываясь в безвыходном положении, ты уничтожаешь себя и, по возможности, противника. Это трудно. Суицид мучителен даже для танка.
– И как часто приходится это делать?
– Каждый раз, когда нас побеждают. Всегда.
– Поэтому в Школу и набирают одних…
– Заболтались мы, – недовольно произнес Игорь. – Двигаешься нормально, теперь попробуй поохотиться. Переключаю на субъект стрелка, расслабься.
После такого совета Тихон невольно пошевелился, но машина осталась на месте. Это было похоже на паралич: Тихон бился изо всех сил, чтобы хоть чуть-чуть сдвинуться, однако ноги не слушались, их как будто и не было.
– В паре со вторым оператором легче, – проговорил лейтенант. – Каждая психоматрица занимает свою нишу, и роли четко распределяются. А сейчас ты не только стрелок, но и немножко водитель, вернее, тебе так кажется. Да не дергайся ты! Работай руками.
Тихон сжал кулаки, и в пасмурное небо полетели четыре редких светящихся очереди.
– Здесь все намного сложнее, с бегом не сравнить. Научишься хорошо стрелять – станешь оператором, не научишься…
– Сброс до жопы, – невесело вспомнил он. – А как научиться-то?
– Пробуй, – коротко отозвался лейтенант.
Энергии, которую сжег Тихон, хватило бы на годовое освещение среднего города. Незримо присутствовавший Игорь упорно молчал – то ли не хотел мешать, то ли не знал, как помочь.
Тихон барахтался сам: сгибал и разгибал локти, водил плечами, складывал из пальцев какие-то фигуры. Машина откликалась, но все время по-разному. Через несколько часов вокруг не осталось ни одного куста, ни единой травинки, а Тихон так и не уяснил, каким образом пушки связаны с руками.
Он в сердцах впечатал бесплотный кулак в воображаемую ладонь, и все шесть орудий разразились непрерывными залпами. Шквальный огонь продолжался до тех пор, пока не иссяк накопитель. Тихон испытал тревожное чувство сродни кислородному голоданию и нетерпеливо прислушался к организму: реактор учащенно пульсировал, наполняя батареи жизнью.
– Они никак не связаны, – сжалился, наконец, Игорь. – Руки и пушки – что у них общего?
– Но ходьба и ноги…
– То же самое. Не ногами ты ходишь, а головой, ясно? Ты ведь не думаешь о том, как оторвать пятку от земли, перенести ее вперед и так далее.
– Движение – это что-то понятное, но стрельба… У человека нет такого органа.
– А у танка есть. Видишь вон ту канаву? Разозлись на нее, обзови, ударь!