Вообще история предельно путанная.
В начале июля на вершине одной из наших сопок, Заозерной, советские пограничники начали рыть окопы. Неожиданно у них перед носом — появились вооруженные японцы. Возник конфликт, угрозы, щелкание друг перед другом затворами — всё, как бывает в боевиках. Наш офицер в итоге вроде как чаянно или нечаянно застрелил из винтовки японского жандарма. Расследование показало, что труп японца лежал на советской территории, в трех метрах (!) от границы. Т. е. формально наш пограничник был прав. Естественно, японцы этого не признали.
Параллельно приехали новые комиссии: и японские, и наши — уже от командующего Блюхера. Одна из них, проверив все с теодолитом и спецоборудованием, пришла к выводу, что это все же мы по оплошности на четыре метра залезли на чужую территорию, другая — подтвердила, что залезли японцы. Началась, как говорится, «эскалация конфликта», которая в итоге и привела к кровопролитным боям.
Вы только вдумайтесь: каков был уровень напряжения в мире, если эти 3–4 метра туда-сюда — вполне могли привести к настоящей войне?
Какая дилемма стояла перед руководством страны? Замять? Извиниться? Настаивать на правоте? Японцы явно сами нарывались на конфликт — но мы могли уклониться, уйти, вообще отдать к черту эти сопки у Хасана полностью японцам (они уже начинали давить и на это) — но что тогда? Как это будет воспринято в мире? Как слабость? Страх? Неготовность к драке? Отношения и понятия в европейской политике в тот нервный предвоенный период были вполне «понятийные».
Из разговора между начальником войск Дальневосточного пограничного округа Соколовым и начальником погранотряда Гребенником:
Соколов:…Начальник штаба армии фиксирует один окоп за линией границы, там же проволочные заграждения. Почему расходится с вашей схемой?.. Почему не сходятся ваши донесения со схемой, правда это или нет?
Гребенник: После проверки прибором теодолитом оказались небольшие погрешности. Сейчас эта ошибка исправляется.
С. А 4-метровая пограничная полоса учтена?
Г. Учтена.
С. Значит, окоп и проволока находятся за 4-метровой пограничной полосой на сопредельной стороне?
Г. Окоп трудно определить, по приборам якобы часть окопа вышла на несколько сантиметров вперед, а проволочный спотыкач находится рядом перед окопом, на высоте травы. Повторяю, эту ошибку сейчас исправляем…[53]
Видите: речь уже шла не о метрах — о сантиметрах нашей земли. О пяди — в буквальном смысле.
Из ответа Литвинова японскому послу (распространено ТАСС 5 августа): «Советские народы не станут мириться с пребыванием иностранных войск хотя бы на клочке советской земли и не будут останавливаться ни перед какими жертвами, чтобы освободить ее».
Боевые действия к тому времени уже шли. Первыми не выдержали нервы у японцев — и они пролили первую кровь.
29 июля японская рота с криками «банзай» атаковала высоту Безымянную, которую охранял наряд из 11 наших пограничников. Они героически держались, а потом прорвались из окружения. Погибли пятеро. Вечером штыковой атакой пограничники отбили высоту.
31 июля на сопки Заозерная и Безымянная пошел уже целый японский полк. Высоты были нами потеряны.
Через неделю был нанесен страшный контрудар — с массированным применением бомбардировочной авиации и последовавшей потом лобовой атакой.
Японцы отступили.
Тогда, в 1937–38 годах, было много пафоса и трескучих фраз[54]:
«Наглая вражеская провокация вызвала гнев и возмущение советских людей»… «Смелой штыковой атакой и гранатами наши доблестные воины выбили захватчиков с советской земли»… «На путях затаились японские бронепоезда»… «Красное знамя на вершине водрузил секретарь партийного бюро полка»… «Именами героев были названы улицы, школы, корабли»…
Все это теперь вызывает грустную улыбку и чувство горечи. От того, как дорого стоила нам эта локальная победа, как много сил она отняла, и, увы, как мало уроков из нее было вынесено — судя по дальнейшим событиям.
Но… Разве задача не была выполнена? Я имею в виду даже не две-три ничтожные сопки между рекой и озером. А демонстрацию всему миру и, главное, — нам самим полной, тотальной, стопроцентной решимости в отстаивании своих интересов, своей земли. Ни пяди — это тогда звучало буквально.
54
В исторической книжке вообще — чем больше пафоса и трескотни, тем меньше можно ей доверять. Мне — можно, как говаривал старина Мюллер:).