2 Намёк на песню Высоцкого.
Глава 7
Следующий день был таким же пасмурным, как и моё настроение. Голова гудела после Хеннесси и маминого звонка в семь утра:
— Ванечка, я вчера видела тебя на телешоу, чего же ты не предупредил! Если бы соседка мне не позвонила, я бы…
— Говорил тебе: не смотри всякую дрянь, — ответил я, морщась перед зеркалом в ванной. Рожа, как из анекдота.
— Как же дрянь, Ванечка! Ты прекрасно смотрелся! И рубашка с галстуком в тон.
— Это был не я.
— Как не ты?! Ах, ты снова за своё, сына! Шутишь… Но, послушай, я в шоке, каких они туда людей наприглашали! Не могли кого-нибудь приличного подыскать?
— Не всем посчастливилось работать с трупами, — буркнул я.
Дело в том, что моя мама — судмедэксперт. Уже на пенсии, но всю жизнь проработала, вскрывая хладные тела и определяя причины смерти, увечий, насилия, так что отношение у неё к жизни своеобразное. Когда случается что-то из ряда вон, мама спокойна, как чугунная сковородка. Но в повседневной жизни это самое нервное, беспокойное и суетливое существо, считающее, что со мной обязательно что-то случится.
Стоило мне в детстве задержаться на десять минут, гоняя мяч с ребятами, в её воображении меня обязательно похитили, многократно зарезали, избили и оставили умирать голым на пустыре где-нибудь за гаражами. Примеры из жизни она рассказывала мне в красках. Заламывала руки и в слезах требовала сидеть дома, гулять в пределах видимости и аптечки. Желательно на поводке, в шлеме и наколенниках.
Меня спасло то, что работала мама много, запойно и даже дежурила по ночам. До сих пор страшно представить, что происходит в её прекрасной черепной коробке при виде меня. Когда я поступил в универ и свалил подальше — в Питер, они с отчимом оба вышли на пенсию. Он, бедняга, не выдержал, сбежал.
Правда спустя год вернулся, а потом опять сбежал. Недавно мама хвасталась — Виктор снова звонил, в гости просился и вообще. У него просто патологическое пристрастие к патологоанатому. Или желание пожить на халяву в Барвихе на четырёхстах квадратных метрах с парком, озером и армией прислуги. Тоже могу понять. Мне пофиг, пусть сами разбираются.
— Ванечка, ну зачем этот цинизм? — возмутилась мама и тут же добавила, сама себя перебив: — Кстати, у тебя странный голос, с тобой всё в порядке?
— Всё.
— Ничего не болит?
— Ничего.
— Иногда это тоже симптом, — засуетилась мама, — ты не хочешь показаться Карлу Арнольдовичу?
— Нет.
— Но сына, я волнуюсь за тебя!
Начинается… Хотя если маму несёт в эту сторону, значит, у неё самой всё настолько в порядке, что она начинает искать подвох и подковёрную катастрофу. В этом случае выход один.
— Собаки здоровы? — спросил я.
— Да, Кусе, пуделихе младшенькой, прививку сделали, но она уже весёленькая.
— Говорят, перед смертью всех отпускает, — заметил я.
— Иван! — повысила голос мама и, обиженная, положила трубку.
Я выждал полминуты и перезвонил.
— Ма…
— Что?
— Люблю тебя.
— Какой же ты всё-таки сложный, сын!
— Сам удивляюсь, как ты меня терпишь, — ответил я.
Вместе с ответным «люблю» и краткой нотацией о моём невыносимом характере наш разговор благополучно завершился. Я спас себя и мою секретаршу от звонков через каждые пятнадцать минут и заботы о моём здоровье по всему полному медицинскому справочнику, за исключением мастита и родильной горячки.
День начинался гадостно, но теперь по шкале ниже нуля переместился на «и хуже бывает». Я вздохнул и начал собираться на работу.
По дороге в офис мы торчали в сырых снежных пробках, я читал новости и поглядывал в окно. Прямо перед светофором у супермаркета «Пал Палыч», который не так давно построила моя компания, в глаза бросился инвалид на кресле, пытающийся заехать на пандус.
На колёса налипла снежная каша, всё скользило. Я поморщился при виде того, как пыхтит мужичок с красным лицом и в шапке-ушанке. Охранник у входа позёвывал и наблюдал, справится колясочник или нет. Угу, ралли Париж-Даккар…
— Останови! — сказал я водителю.
Вышел. Шагнул с размаху в лужу, промочил ногу насквозь. Чертыхнулся и направился к инвалиду. Молча взялся за ручки кресла сзади и вкатил его в супермаркет.
— Ой, спасибо, парень, спасибо! — обрадовался мужичок и покраснел ещё больше.
— Не за что, — буркнул я.
Вкатил его дальше на торговую площадь и подлетел к охраннику.
— Эй, ноги не болят?
— Нет, а чего это они должны болеть?