Предчувствие, ожидания, затаённое преклонение перед самыми-самыми — теми, кто вещает на всю страну? Да ладно! Они же для меня не авторитет! Думаю, просто активировалась какая-то кнопка в недрах подсознания. Несмотря на весь мой пофигизм, волнение пронеслось вихрями по спине, а во рту пересохло. И совсем немножко я гордилась собой: передача на федеральном канале — это не шутки, ведь не всех приглашают…
Кстати, ничего не предвещало, так сошлись звёзды.
На входе в телецентр меня встретила девушка-продюсер в лисьем жилете почти до полу, с наушниками, опущенными на шею, и блокнотом в руках. Мехами, кудрями, розовощёкостью она была похожа на одну из дочерей князя Меньшикова с картины, которая когда-то висела над кроватью моей бабушки, и язык не поворачивался назвать её Алисой. Ей бы пошло что-нибудь русское, типа Матрёны.
Продюсер Алиса повела меня по неожиданно убогим розоватым коридорам, мимо ряда деревянных дверей, остановилась у одной, отчего-то исцарапанной, и распахнула её.
— Вас пригласят, Рита, ждите здесь. Кофе, чай, печеньки, угощайтесь. Эти кресла поломанные, можно перевернуться. Садитесь на те, что возле стены.
— Хорошо… — слегка опешила я, разглядывая покосившийся стол для гримирования с зеркалом и выкрученными лампочками по бокам.
В моём воображении телестудия федерального канала представлялась чем-то более грандиозным и роскошным, а тут на ум приходил только провинциальный театр, и то после землетрясения. Мне принесли договор о неразглашении, и второй — об оплате за съёмку, и забыли, что я существую.
Устав ждать, я вышла в коридор — там толпились «зрители», в основном дамы хорошо за пятьдесят. Они прихорашивались перед пудреницами и живо обсуждали, «как попасть на первые ряды, чтобы засветиться». Я удивилась услышанным тарифам и пошла дальше. Так, крутя в пальцах полученный бейджик, я набрела на гримёрки «звёзд». Возле одной стояли невероятно крутые ребята в чёрном, стопроцентные телохранители. В дверь другой я увидела ведущую, над которой трудилась, как художник над портретом, гримёрша, и я задумалась, почему Белинская на экране кажется толще.
Но вдруг между крашенными стенами коридора, в закулисье над странными конструкциями, напоминающими стадионные, пронеслось волшебное слово «Эфир». Со всех сторон подхватили: «Эфир! Эфир! Эфир…». И всё закрутилось.
Я видела выступление других гостей, стоя в темноте рядом с рыжеватым долговязым редактором, который, будто синхронный переводчик в ООН, успевал не только следить за картинкой, но и вносить мгновенные изменения. Профессионалы меня тоже восхищают, и работа рыжего завораживала. Симпатичного, кстати. Виртуоз оглянулся и подмигнул мне:
— Не волнуйся.
— Я не волнуюсь, — ответила я, слегка покривив душой. И спросила просто от нечего делать: — Говорили, что в качестве эксперта будет Котёночков, а я его не вижу…
— Сейчас увидишь, — ухмыльнулся рыжий, сделал пару щелчков мышью.
И я обнаружила на экране среди «экспертов», сидящих прослойкой между зрительным залом и сценой, острозубого журналиста Котёночкова. Он вытянул по-гусиному шею и самым внимательным образом слушал выступающих.
— Как это возможно? — поразилась я и, привыкнув не полагаться на случай, выглянула из-за громоздких чёрных кубов на съёмочную площадку.
Грозы всех участников ток-шоу Котёночкова там не было. Я вернулась к рыжему.
— Но позвольте… как?!
— Магия монтажа, — рассмеялся тот, затем посмотрел на меня с прищуром и сказал: — Э-э, слушай: у меня глаз намётанный. Добрый совет бесплатно: поворачивайся к камере левой скулой. У тебя есть небольшая асимметрия, и так ты будешь здорово смотреться.
Я возмутилась с усмешкой:
— Хочешь сказать, что у меня лицо кривое?
— Неа, лицо у тебя зачётное. А вот эта асимметричность губ вообще очень сексуальна. Ты что в субботу делаешь? Я б пригласил тебя куда-нибудь прямо завтра, но с этой работой я раньше часа ночи не освобождаюсь. Кстати, я Яков, Яша. Друзья зовут меня Яндексом, тебе тоже можно.
— А с Гуглом не срослось? — спросила я.
— Ты мне точно нравишься, — сказал рыжий.
Из-за металлических колонн выскочила Алиса в мехах, подхватила меня под руку и с криком: «Ваш выход» потянула на сцену. И я, глупая, решила, что сейчас пущу справедливость в массы! Разве можно было так ошибаться?!
Растерянная ведущая хлопала ресницами, а я впилась похолодевшими пальцами в микрофон и отдавать ей его не собиралась. Продюсеры из-за кулис кивали, что всё идёт по плану! Сволочи!
Каким-то чудом я вспомнила, что стоит смотреть в камеру, да ещё и левым боком. Сказала себе: я здесь для того, чтобы что-то изменить, а не вестись на провокации, как девочка. Досада полыхнула и залила гнев холодом сожаления, но я оторвалась от прицельных глаз Красницкого. Затем повернулась к камере и сказала: