Так что мы отправились в назначенное место. Был свежий ветреный день; на дворе стоял 1920 год, середина марта. На Манхэттен обрушился снегопад – как все надеялись, последний в этом году; но главной нашей проблемой оказалась слякоть, которая подкарауливала неосторожных пешеходов на обочине, чтобы они промочили ноги по самые щиколотки. Я помню это утро: бодрящая суета на дорогах, электрические рекламные щиты, сияющие в неярком свете дня, – чистая, наивная энергия молодой нации, которую я впитывала напоследок, перед тем как снова окунуться в дела старой недоброй Англии.
Наконец мы с Гарри вошли в здание. В вестибюле поток горячего спертого воздуха ударил мне в лицо. В те дни американцы любили как следует натопить помещение. Я расстегнула пальто, развязала платок, и мы ступили на пол из отполированного греческого мрамора, покрытый подтаявшим снегом и песком, нанесенным с улицы. В вестибюле царило оживление. Гарри со своей обычной насмешливой отрешенностью – привлекательная черта для мужчины под тридцать, хотя по описанию и не скажешь, – сказал мне, перекрикивая шум:
– Сдается мне, что твой майор Иден недавно в городе.
– И ты это понял, даже не видя его?
– Естественно. Иначе зачем бы вам встречаться здесь? В Лондоне американец назначил бы встречу в соборе Святого Павла – это тот самый, с отверстием в куполе, я верно помню? А куда пойдет британец в Нью-Йорке? Вот, пожалуйста – самое высокое здание в мире! – Гарри протянул руку и добавил: – Кстати, а вот и он.
Человек, на которого он указывал, стоял поодаль. Он был худ, невысок и одет в костюм-визитку, казавшийся дорогим, но безнадежно устаревшим на фоне кричащих нарядов, в которые были облачены все вокруг. Если это был Иден, он выглядел моложе своих лет – майору было тридцать восемь, на шесть лет больше, чем мне.
– И ты думаешь, что это Иден, потому что…
– Он единственный, кто разглядывает мозаику.
Человек действительно глядел на потолок, который (кажется, раньше я этого не замечала) был покрыт мозаикой в романском стиле – а может, в византийском. В этом все американцы: в свежевозведенном храме мамоны они чувствовали тягу к своему европейскому прошлому, от которого давно оторвались.
Гарри направился к мужчине, бормоча под нос:
– И выглядит он как типичный англичанин за границей. При таких навыках маскировки неудивительно, что марсиане его поймали.
Я последовала за ним, фыркнув от смеха.
– Тише ты. Что ты такое говоришь? Этот человек – герой.
Эрик Иден, в конце концов, был единственным из ныне живущих людей, кто побывал внутри действующего марсианского цилиндра – его поймали в первые пару дней нашествия в 1907 году, когда военные, пребывая в неведении о природе марсиан, исследовали место первого падения в Хорселле. Эрика оставили в живых – возможно, как образец для дальнейших исследований; он смог выбраться из цилиндра, не имея при себе совершенно ничего, и немедленно направился в свою часть, чтобы сообщить бесценные сведения о марсианских технологиях.
Может, он и был героем, – но, когда мы подошли, Эрик выглядел довольно встревоженным.
– Миссис Дженкинс, я полагаю?
– Мисс Эльфинстон. После развода я предпочитаю, чтобы ко мне обращались так.
– Прошу прощения. Полагаю, вы узнали меня благодаря афишам в витринах книжных магазинов.
Гарри ухмыльнулся.
– Вроде того.
– О нашей поездке много говорили. Сейчас со мной только Берт Кук, но вскоре мы направимся в Бостон к старику Скиапарелли – тому самому, что открыл каналы, знаете? Ему уже за восемьдесят, но он держится молодцом…
Я быстро представила Гарри, сказав, что мы оба работаем в «Пост».
– Я не читал вашу книгу, сэр, – признался Гарри. – У меня несколько другие интересы. Я сражаюсь с людьми из Таммани-холл [1], а не с Марса.
Эрик выглядел озадаченным, и я почувствовала, что пора вмешаться:
– Таммани-холл – местная политическая машина демократов. Американцы ко всему подходят с размахом, включая коррупцию. И в том цилиндре были не люди, Гарри.
– Тем не менее, – ничтоже сумняшеся продолжал Гарри, – я и сам пробовал силы в книготорговле. Всякая громкая бульварщина – вот моя стезя, раз уж у меня нет возможности торговать героическим прошлым.
– Вам повезло, – мягко сказал Эрик. Эта фраза показалась мне квинтэссенцией британской сдержанности. – Мисс Эльфинстон, Уолтер Дженкинс предупредил меня о вашей, скажем так, неготовности снова впутываться в его дела. Однако мистер Дженкинс подчеркнул важность известия, которое он хочет донести до своей семьи. Похоже, ему не удалось связаться ни с кем из родственников. Именно поэтому ему пришлось пойти кружным путем и выйти на вас через меня.
1