- Это у них так “спасибо” говорят? Действительно странный народ, - развернулся и вернулся в шатер, сел в кресло.
Едва успели великаны покинуть лагерь и направиться в лес, откуда пришли, как к королю забежала Льена:
- Как это понимать?! Он был у тебя в руках и ты не убил его?!
- О чем ты? - ему как раз снимали латы.
- Об “огненном боге”! Он сам зашел к твоим людям и ты не убил его?!
- Ты об этом дикаре с огненными руками?
- Да!
- Знаешь, не хотел своего слова нарушать, - скептически посмотрел на нее. - Я обещал ему, что не буду нападать на его людей. У нас был мирный договор: они не трогают меня, а я - их. Мне проблемы не нужны, - повернулся к слугам. - И новая война тоже. Один раз я уже нарушил слово и поплатился за это тем, что вынужденно влез в ненужную мне войну. Так зачем обжигаться на этом еще раз? - невозмутимо посмотрел на нее.
Льена что-то прорычала и тут же вышла. Давид усмехнулся.
К трем часам дня, его войско уже шагало домой, в столицу.
Через несколько дней все вошли в стены города. Король непринужденно оглядывал своих подданных, подъезжая на кобыле к замку. Люди вели себя как-то странно. Военачальники тоже это заметили. Предполагалось, что за стенами дворца, им дадут исчерпывающее объяснение почему люди так изменились. Горожане не то, чтобы стали беспокойными или подавленными из-за слухов о болезни, они просто отводили от короля взгляды, как он смотрел на них. Давиду всё это не нравилось.
Заехал в стены замка. Там его уже встречали. Вельможи выглядели тоже странно. Все они были какими-то грустными, чем-то опечаленными. Король подъехал ближе и спрыгнул с лошади. Конюх быстро взял кобылу за узду и повел ее в конюшню. Давид настороженно подошел к свите:
- Я уничтожил бога и привез его крылья, - осмотрел всех. - Льена сказала, что уберет чуму, как только приедем. Что-то случилось? Почему вы все такие… Раньше вы такими не были.
- Давид, - поднял тусклые глаза Филипп, - у нас плохие новости.
- Какие? - забеспокоился. - Только не говорите, что на нас с севера напали.
- Нет, на нас не нападали, но во время Вашего отъезда…
- При чем вынужденного, - недовольно кивнул, указывая на данное.
- Давид, Марика умерла.
Молодой человек на пару секунд застыл, пытаясь как-то осознать и обработать информацию. Отрывистыми движениями мышц нахмурился, неловко улыбнувшись:
- Извините, что?
- Марика…
- Филипп, - решительно подошел к нему и схватил за воротник, - я казню Вас за такие шутки. Где Марика?
- Давид, - сочувственно начал тот, - к сожалению, это не шутка.
- Где Марика? - повторил, отчиканивая каждый слог.
- В катакомбах.
- В каких катакомбах? - грозно уточнил.
- В катакомбах Вашей семьи. Недалеко от Вашей матери.
- Вы продолжаете шутить, Филипп? - приблизился к его лицу.
- Ее отравили.
- Кто?! - крикнул так яро, что убийца должен был мчать отсюда всего-лишь от предположений о том, как король будет ему мстить.
- Подозреваемые в темнице.
- В темнице?! Я хочу видеть их головы на пиках!
- Давид… В этом замешана Леона.
- Где Марика?! Я хочу ее видеть! Она не могла умереть!
- Я проведу Вас, - направился в замок.
Давид поспешил следом. Кулаки его были сжаты, а лицо искажено гневом. Уже подойдя к заветной двери и наблюдая как Филипп вставляет в замок свой ключ, молодой человек вздрогнул. Марика не могла умереть. Его советник просто зло шутит над ним… Всего две недели назад она была жива и здорова. Она мило хихикала и тепло обнимала, будучи с ним наедине, много рассказывала о слухах в замке и любила слушать наивные сказки, где добро всегда побеждает зло. Она любила кормить своих красивых лебедей прямо с рук, не боясь, что те покусают ей пальцы. Она любила Давида, да так сильно, что могла простить ему любой проступок.
Они спустились на лестницу. Король беспокойно огляделся. Вырвал из знакомых рук факел и взволнованно пробежал вглубь по коридору, минуя то место, где он совсем недавно занимался с ней сексом. Выбежал к заполненным королевскими телами нишам. Выбежал и обомлел, заметив недалеко от себя холодную Марику.
Ее темное и длинное платье, такое любимое при жизни, длинные и ровные черные волосы, которые она не заплетала в косы, изящные белые руки, вылепленные самим богом, побледневшие уста, милый носик и закрытые глаза.
Давид выронил факел. Это - его супруга. Та, кого он только-только начал любить так, как она хотела, та, что сохраняла его тайну не смотря на собственную нелюбовь к ней, та, что была готова на многое ради его удовольствия.
Филипп выглянул из прохода и медленно, тихо направился к королю. Тот сделал останавливающий жест рукой. Из рта вышло тихое:
- Уйдите.
- Да, хорошо, - поклонился и медленно отправился обратно, побаиваясь споткнуться во тьме на ступенях.
Давид продолжал смотреть на бальзамированное тело, что так незначительно отличалось от живого. Упал перед ним на колени и сжал холодную руку любимой, друга, родной души, которую у него насильно и жестоко отобрали неизвестно за какие грехи. Упал лбом на руку и сдавленно выдавил:
- Марика..!
Этот вой, натужные тихие всхлипы и голос, в котором советник никогда не слышал столько горя и отчаяния, слившихся воедино, заставили его идти еще тише и быстрее. Страдание требовало уединения.
Из подземелья, Давид вышел удрученный и абсолютно подавленный только через три или четыре часа. Приказал снять с себя кольчугу, отнести меч. Зашел к себе в покои, закрылся на ключ и просто лег на кровать. На кровать, где Марика больше никогда не обожжет его уши своим горячим дыханием, где не прозвучит больше ни одной сплени, не будет рассказана ни одна сказка. Давид горевал и слал всех слуг с министрами к черту. Он никого не хотел видеть, ничего не хотел делать. Он хотел только лежать и думать о том, сколько потерял в тот день, когда допустил все это. Любовницу можно заменить, жену можно выбрать богаче, а друга вообще купить, но родную душу… Она не покупается, ее нельзя выбрать среди представленных вариантов, она не придет на его власть и золото, она приходит только раз в жизни и ее убили. Жестоко убили. Несправедливо и незаслуженно. Марика была хорошей, доброй, не всегда радушной и приветливой, иногда скрытной и холодной, но она была значительно лучше других, тех, кто ее убил, тех, кого Давид ненавидит и презирает. Она - темный и теплый камушек, что так его согревал, так привлекал и так интересовал. Красивая, изящная, грациозная и величественная… С короной на голове, в своем платье, расшитом золотом и камнями, в туфельках на маленьких каблучках для уверенной посадки в седле, с черными локонами и светлой кожей с розовыми губами, что так часто краснели, когда они желали поцеловать его. Эти блестящие на солнце глаза, так часто повторяющие ему:”Ты - король. Тебе всё можно”.
Эта власть, эта аристократичность и ум, которые он потерял. Этот образ и душу, которые он никогда не найдет. Этот человек… Давид сжал мягкое одеяло в кулак.
- Марика…
К людям он вышел только рано утром. Выглядел Давид неважно. Волосы его не были причесаны, а одежда не сменена на королевскую. Щеголяя по коридорам в узких штанах и рубашке под доспехи, многие могли принять его за чьего-то оруженосца или того меньше. Под глазами красовались синие круги, дающие понять многим, что его величество сегодня не спал. Походка была вялой, подавленной. Приказов он тоже давать не хотел, да и свои обязанности выполнять в принципе тоже.
Зашел к Филиппу. Постучал для приличия, вошел и сел на стул недалеко от входа. Советник ещё спал. Услышав какие-то звуки, мужчина приподнялся и, увидев собственной персоной короля, встрепенулся:
- Ваше Величество?
- Кто ее убил? - беспристрастно послышалось от правителя.
- Мы еще не совсем разобрались есть ли вина убийцы.