Островский при этом заявил, что Московия была не деспотией, а чем-то вроде конституционной монархии [89]: «Хотя в Московском царстве не было писаной конституции, его внутреннее функционирование во многом напоминало конституционную монархию, то есть такой строй, при котором решения принимаются посредством консенсуса между различными институтами политической системы… Московия того времени была правовым государством» [90]. Впрочем, нельзя не отметить и сходства позиций американцев, в частности, того же Чарльза Гальперина. «Парадоксальным образом заимствованные Москвою институты были характернее для мировой монгольской империи XIII в., чем для Золотой Орды». Гальперин не считает возможным говорить о заимствовании этих институтов еще в XIII веке, просто отрицая (?) существование развитого управленческого аппарата в России этого времени, и полагает, что в конце XV – начале XVI вв. русские брали те монгольские институты, которые не были связаны с эпохой, когда ислам стал государственной религией Орды. Русское государство не уподобилось Золотой Орде, поскольку было «христианским и сельскохозяйственным». «Прагматизм побуждал русских использовать где необходимо монгольские образцы, но в определенных пределах.» Здесь он действительно схож с Островским. Он указывает, что нет свидетельств, будто татары уничтожили вечевую систему Северной Руси и что они вообще рассматривали ее как угрозу себе. «Как и когда вече перестало функционировать, неизвестно, но не в результате последовательной татарской политики». Он не согласен, что Орда сломила хребет боярству – вне зависимости от того, была или нет аристократия одним из препятствий к развитию русского самодержавия. Нельзя обвинять татар и в том, что они «оказывали разрушающее влияние на русскую политическую мораль». Автор указывает, что политическому коварству князья научились задолго до появления монголов, а с другой стороны – что монголы не были развращеннее своих западных современников». Всё же противоречия есть, а особенно (и это не шутка) в комментариях. Вот один из ходовых российских комментариев: Гальперин полагает, что русские книжники XIII–XV вв. выработали уникальную «идеологию молчания», представляя русско-ордынские отношения этой эпохи в духе X–XII вв., когда Русь была просто соседом народов степи. Поэтому источники наши почти не говорят о влиянии Орды на русскую государственность, осложняя задачу историкам. Но так ли говорит автор? А вот встречное заявление, тоже российское, приведённое выше: «Русь была тихой заводью. Для Золотой Орды – НЕ было смысла управлять Русью, поэтому русским князьям.» [91]. Поэтому об «идеологии молчания» пусть скажет автор. Так вот: Ни один средневековый русский источник по монгольскому периоду не комментирует русское знакомство со степью и не объясняет, почему русские потворствовали такому глубокому знанию неверных [92]. Русское православное каноническое право не одобряло общения с неверными, но русские священники могли сопровождать кочевую Орду, чтобы обеспечить религиозные нужды русских. Ордынское происхождение монгольских институтов, заимствованных русскими, выдает только их монгольское название [93]. Ни один средневековый русский купец не сказал доброго слова о степных купцах, а летописи сохранили лишь робкие упоминания о смешанных браках [94]. Летопись могла резко критиковать враждебного русского князя за использование татарских военных услуг или дипломатической помощи; но если и когда на ордынских военных или политических союзников опирался князь, покровительствующий летописцу, то эта его политика была вне критики. Это исключение, которое подтверждает правило: русские в целом не позволяли своим прагматическим отношениям с татарами смягчать религиозно враждебное изображение неверных в русских средневековых источниках. Молчание покрывало сотрудничество [95]. Средневековые пограничные общества предпочитали справляться с противоречием между идеальным и реальным, между предвзятостью и прагматизмом при помощи идеологически оправданного молчания. Это явление было столь распространенным – от Испании до Византии, Палестины и России. Несмотря на то, что в разных идеологиях молчание может выполнять разные функции, «но в данном случае я настаиваю, что его влияние было благотворным» [96]. Молчание позволяло… практиковать разновидность религиозного плюрализма, которому многие современные общества, кажется, не хотят или не могут подражать [97]. Очень разумно. С другой стороны, тот же автор одновременно печатает работу «Вымышленное родство» [98]. Одно название которой говорит за себя. Однако, в целом тут важнее общий вывод: «Тихая гавань… Разрешено сохранить свои позиции. Московия была не деспотией… Рост торговли и архитектурных связей. Религиозный плюрализм, которому современные общества не хотят или не могут подражать. Молчание покрывало сотрудничество.»