Теперь почти каждое утро из барака выносили мертвые тела. Мари даже стала постепенно привыкать к такому пробуждению. Хотя при виде бледных лиц, навеки застывших в муках, что-то болезненно сжималось у девочки внутри. Ведь когда-то на этих лицах плясали улыбки, а стеклянные теперь глаза восторженно наблюдали за ее вечерними танцами. Больше всего Мари боялась оказаться на этих носилках. Боялась не дожить до освобождения и умереть никем. Хотя, как никем? Она – честный рабочий своей страны и трудится здесь ради Германии. Следовательно, она уже что-то да значит.
– Как думаешь, я ведь права? – однажды, делясь своими идеями с другом, поинтересовалась Мари. Иссур кивнул.
– Конечно. Я тоже в последнее время об этом думал. Да, нам порой бывает холодно и плохо. Но раз уж мы здесь оказались, значит надо работать и работать не покладая рук. Всю жизнь я хотел быть кому-то полезным. Помогал по дому родителям, читал дедушке вслух книги, доносил пожилым женщинам до дома тяжелые сумки. И сейчас я работаю здесь и помогаю своей стране, а это – большая честь. Ради этого и стоит возить тележки, ради этого и стоит жить.
– Ты говоришь совсем как взрослый, – подметила Мари.
– Мне кажется, что мы оба повзрослели.
Глава VIII
Казалось, с каждым часом становилось все холоднее. Теплой одежды и даже обуви рабочим не выдавали, отчего дети чуть приспускали длинные штаны и обматывали пятки грязной тканью. Дожди лились стеной почти каждый день. Койки в бараке быстро пустели, однако быстро и занимались новоприбывшими «переселенцами», еще не растерявшими ложных надежд. Просвещением новичков занимались по ночам. Сразу все карты, разумеется, не раскрывали, а описывали в общих чертах здешний общественный строй, правила и образ жизни. Большинство ребят плакали. Работы с наступлением холодов не убавилось, порции хлеба по-прежнему были маленькими, а о выходных или отпусках и речи не шло. Мари едва передвигалась на ногах. Ей было противно трогать свой впалый живот, выпирающие ребра и колени.
– Слава Богу, что здесь нигде нет зеркал, – частенько думала девочка, ощупывая худое лицо.
Иссур тоже выглядел неважно. Темные синяки под глазами утяжеляли взгляд мальчика, сухие губы покрылись трещинами.
– Помнишь, в тот день, когда нас осматривали, ты сказал мне, что я красивая? Можешь ли ты сказать обо мне это же сейчас? – однажды спросила Мари у друга. Тот без раздумий ответил:
– Конечно могу. Ты всегда очень красивая.
Мари вздохнула.
– Зачем ты врешь? Посмотри на меня. Ходячий мертвец.
– Ты – красивая, – упрямо повторил мальчик. Мари хмыкнула, ее щеки чуть порозовели.
–…ну, или красивый мертвец, если тебе так больше нравится.
– Дурак!
В один из особенно дождливых вечеров, когда беспощадный гром сотрясал темное небо, Мари, отдыхающая на постели и водящая пальцем по деревянной стене, вдруг осознала, что с наступлением осени она перестала танцевать. То ли из-за болезни, то ли из-за усталости.
– Но ведь многим детям здесь гораздо хуже, чем мне. Почему я не могу сделать им приятно? – задалась девочка вопросом. Надо наполнять свое и их существование смыслом. Наполнять, пока не поздно.
Доски кровати недовольно заскрипели, когда Мари, слезая вниз, встревоженно оглядывалась по сторонам. В бараке стояла тишина, слышалось лишь хриплое дыхание его поселенцев и сдавленные стоны. Девочка поежилась, встав ногами на сырую землю. Возможно, вид у нее сейчас не очень презентабельный: кровавые рукава рубашки, грязные штаны, изрядно стершаяся желтая звезда на груди. Но ведь она не в городском театре, куда, по рассказам бывших одноклассниц, ходят только надушенные терпкими одеколонами дамы с напудренными носами. Значит, и стесняться нечего. Но что-то останавливало Мари. А вдруг она разбудит детей и сделает им только хуже? Девочка неуверенно сжала пальцы в кулак.
И в этот момент, откуда-то сверху, раздался мужской, немного сиплый голос:
Seh ich ihre Lippen
Mit dem frohen Lachen
Möcht ich alles machen
Um sie mal zu küssen.
Там, наверху, на третьем ярусе, на кровати сидел Иссур и пел песню. Впервые за все время их дружбы. Мальчик смотрел на Мари улыбающимися глазами и слегка покачивался. Девочка застыла от изумления. Она и подумать не могла, что ее друг так красиво поет. Слова песенки лились рекой и обволакивали все пространство вокруг.
Seh ich ihre Lippen
Mit dem frohen Lachen
Möcht ich alles machen
Um sie mal zu küssen.
Иссур не сводил с Мари своего взгляда, и девочка поняла, что краснеет. Неужели эти строчки адресованы именно ей? На нового певца с нар устремились десятки глаз, в которых зародилась искра любопытства. Ободренная Мари стала приплясывать и подхватила припев.