– Мне кажется, ты здесь ни при чем. Неспроста ей оставили волосы. Может, их приберегли для… лабораторных целей.
– В каком смысле… лабора – торных? – Мари впилась глазами в лицо друга.
– Вполне возможно, что здесь есть какая-то лаборатория. Волосы можно взять как источник ДНК и исследовать. Наверняка вернется она к нам в барак уже обритая, как и мы с тобой. Думаю, все с ней будет хорошо, она ведь ребенок, ей ничего не могут сделать.
– Как же мне хочется тебе верить…
Колонны с рабочими вывели на главную дорогу и вновь заиграл оркестр. Ту же веселую, энергичную, радостную мелодию. Под нее бы выскочить на сцену и танцевать, пока не отвалятся ноги. Но люди просто шли и провожали музыкантов тусклыми взглядами.
Работали в этот раз на другой площадке – строили деревянный барак. Дети носили длинные доски, а в минутных перерывах вытаскивали занозы из покрасневших рук. Солнце нещадно пекло друзьям головы, отчего Мари с Иссуром задрали рубашки повыше и сделали из них что-то вроде капюшонов, оголив худые животы.
– Ты похожа на монахиню, – хмыкнул мальчик, опустив очередную доску на землю.
– Ага, только ряса немного не по размеру пришлась.
Дети тихо прыснули. Громко здесь нельзя. Ни говорить, ни тем более смеяться. Не принято. Друзья никогда не видели, чтобы кто-то из рабочих или военных улыбался, никогда не слышали шуток и долгих разговоров. Здесь либо молчат, либо иногда перекидываются парой фраз. В этом месте вообще всегда очень тихо. Пугающе тихо. Но отчего?
На обеде Мари поделилась с Иссуром своей внезапной идеей:
– А почему бы не разбавить эту вечную тишину чем-то веселым? Например, спеть или станцевать?
Мальчик чуть не подавился пресным овощным супом:
– Ты что, на солнце перегрелась? Эти, – он кивнул в сторону военных, – сразу арестуют.
– В бараке, вечером! Максимально тихо.
– Они патрулируют территорию день и ночь. Я и разговаривать с тобой перед сном вчера боялся, а ты уже решила устроить что-то наподобие кабаре! – Иссур в очередной раз наполнил ложку жидкостью из тарелки – Нет, ну что за издевательство. И это они называют овощным супом? Вода с травами!
– Да погоди ты со своим супом! Я вот что подумала. Военные – тоже люди, они вполне могут задремать или даже заснуть на посту. Правда, я буду крайне тихой.
– Ты… действительно этого хочешь? – мальчик наклонил тарелку, слизнул с ее стенок последние капли и вытер рот рукой.
– Больше, чем вообще что-либо на свете. Я хочу хоть немного развеселить людей в этом лагере, хотя бы наших соседей по бараку.
Вечером, уже взобравшись на нары, Мари решила – пора. Она набрала в грудь побольше воздуха и тихо запела песенку, которую когда-то услышала от фрау Катрин:
O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin,
O, du lieber Augustin, alles ist hin…
Дети начали приподниматься и протирать глаза, желая увидеть, где и кто поет. Десятки глаз устремились на поющую девочку. А Мари накрыли волны воспоминаний: поздний вечер, ветерок дует из приоткрытой форточки и раскачивает ажурную люстру. Фрау Катрин сидит в кресле-качалке. На ней розовое потертое платье, домашние тапочки и очки с огромными линзами. Фрау Катрин поет песенку про незадачливого Августина и вяжет Мари теплый зимний свитер, который девочке так и не пришлось надеть.
…Geld ist weg, Mäd'l ist weg, alles weg, alles weg.
O du lieber Augustin, alles ist hin.
Какая-то неведомая сила будто подталкивала девочку в спину. Мари аккуратно спустилась с нар, и, не прекращая петь, закружилась в танце по бараку. Она легко передвигалась на самых носочках, взмахивала руками и порой подпрыгивала, приземляясь настолько элегантно, как не умеет ни одна балерина. Девочка прикрыла глаза и вскинула голову вверх, будто пытаясь оторваться от грязной, пыльной земли и взлететь на далекое небо. Дети завороженно наблюдали за танцовщицей.
Так прошло несколько минут. Вдруг слова в песенке кончились. Мари опустилась и сделала реверанс, как учили в школе. Правда, кривовато получилось, но какая была разница. Ей бесшумно, едва касаясь ладоней, аплодировали со всех сторон. Девочка залилась румянцем и отвесила пару поклонов. Залезая к себе наверх, Мари почувствовала, что кто-то дернул ее за штанину. Им оказался мальчик лет шести.
– А ты завтра выступишь? – пролепетал он, умоляюще глядя на девочку своими громадными глазами.
– Обязательно выступлю, специально для тебя – подмигнула Мари мальчику. Тот мгновенно заулыбался, обнажив свои маленькие с щербинками зубы.