Были и другие поступки, которые выше всякой похвалы: например, крестьянина Иогана Ульриха Янсона (из деревни Бунасбю). В его доме проживала жена бомбардира Гасмана с двумя малолетними детьми. Гасман был взят в плен; жена поехала на свидание с ним и более не возвращалась. Янсон собрал имущество детей, одел их своими средствами и, отыскав спрятанные в постели 200 рублей, вручил их лейтенанту Костенкову, с убедительной просьбой определить их в какое-нибудь казенное заведение.
Из числа аландских лоцманов многие уклонились от предложений англичан служить им проводниками; а некоторые, захваченные ими врасплох, избежали насилия, благодаря своей находчивости. рассказывают, что лоцманский ученик Й. Эр. Лильендаль не успел скрыться бегством от вооруженных вербовщиков. «Ты казенный лоцман и потому должен следовать за нами», — объявили ему через переводчика. Лильендаль спокойно ответил: «да, я, признаться, служил в звании казенного лоцмана, но лишился зрения и вынужден был выйти в отставку. Вы, конечно, можете взять меня, но пользы вам никакой от меня не будет потому, что я не вижу и на 10 шагов вперед, и, следовательно, проводить вас не могу». Его отпустили.
Во время блокады Аландских островов открылось свободное сообщение со Швецией и многие из Стокгольма поспешили к Бомарзунду, чтобы быть очевидцами его бомбардирования. Один из прибывших шведов обратился к толпе и поздравил обывателей с тем, что они скоро будут вновь его соотечественниками. Дочь шкипера девица Халлен, услыхав эти слова, заявила, что аландцы не сделаются шведами даже и в том случае, если укрепление попадет в руки врагов, а останутся русскими верноподданными. На это швед возразил: «будьте так добры, покажите мне здесь русского». «Вот русская всей душой», — ответила девица Халлен, указывая на себя.
Отметим, наконец, подвиг копииста сената Нормена. Один из аландских изменников (Андерс Михельсон) сообщил неприятелям о существовании особой кассы полк. Фуругельма и навел их даже на след этой кассы. Тем не менее Нормену, при содействии провинциального лекаря (Фримана) и капеллана (Эклева), удалось переправиться на шведский берег и через Торнео благополучно доставить все 10 тыс. руб. в Гельсингфорс, за что ему пожалован был орден Владимира (4 ст.) и 200 руб. награды.
Поведение аландцев вполне правильно оценено было генерал-губернатором, когда он, в начале 1856 г., писал министру статс-секретарю: «если некоторые из жителей Аланда, во время занятия неприятелем этих островов, по малодушию и коварным внушениям врагов, изменили своему долгу и присяге, то в тоже время многие из них оставались непоколебимыми в этом отношении и показали собой пример полной преданности законному правительству». Виновных первоначально удалили на материк Финляндии, а потом по заключении мира, предали суду; отличившихся же представили к наградам.
2-го марта 1854 г. Император Николай Павлович посетил гельсингфоргский университет и, обратясь к студентам, сказал: «большие несчастия угрожают всем нам, но Я уверен, что вы не измените находящемуся в опасности отечеству». Не может быть, конечно, ни малейшего сомнения относительно того, что финский народ решил остаться верным своему законному Монарху и исполнить долг, вытекший из факта принадлежности его России. «Но нельзя отрицать» — пишет профессор Рейн в своей обстоятельной монографии о сенаторе Снельмане, — «что у одной части её молодых членов, особенно среди студентов, сказалось фрондирующее направление»[57]. Тот ультралиберализм и противоправительственное настроение, которое обошло Европу в 1848 г., не миновало финляндской молодежи. Режим царствования Императора Николая I не только не справился с этим веянием Запада, но, напротив, некоторыми своими мероприятиями дал ему новую пищу. Наступившая война еще значительнее окрылила воображение некоторых лиц. Общество видело в Николае Павловиче и в его самодержавной власти наиболее серьезного врага конституционно либеральных идей, и потому свободомыслящие люди Финляндии выразили свое сочувствие западным державам, надеясь, что при их победе излюбленные идеи получат права гражданства в пределах их родины. Все это, вместе взятое, дало сильный толчок несбыточным мечтаниям, особенно у той кучки молодых людей, которые были известны тогда в крае под именем «бескровных» (de blodlôse)[58].
57
Здесь почти дословно (в переводе со шведского языка) воспроизводятся заявления проф. Рейна в тех случаях, когда речь идет о фрондирующих финляндцах.
58
Одни (преимущественно фенноманы) производили это прозвание от безучастия членов партии к национальному возрождению финнов; другие говорили, что кличка эта дана была (Иенишем) просто в насмешку, так как в числе членов партии находился один высокий чахоточный субъект.