Стремление к легкой добыче довело мировых мореплавателей до того, что они употребляли даже чужие флаги — русский и нейтральных государств, — чтобы вернее заманить жертву»). В апреле финляндская шхуна «Альма» встретила близ Дагерорта два паровые фрегата, из которых один, приближаясь к шхуне, поднял русский военный флаг. Фрегат спустил затем на море шлюпку и заменил русский флаг английским. Шхуна отделалась на этот раз лишь одним осмотром.
Забота об участи своего торгового флота естественно сказалась на страницах периодической печати Финляндии, непосредственно за появлением неприятеля в Балтийском море. Будущность грозила флоту всякого рода опасениями, но надежд не сулила. Половина, если не три-четверти финского торгового флота находилась в чужих водах, зависящих притом от англичан. Печать рекомендовала поэтому судохозяевам и шкиперам или поспешить возвращением домой, или натурализовать свои суда в приморских городах, чтобы успеть прикрыть их нейтральным флагом, или же, наконец, совершенно продать их. По примерному подсчету «Абоских Известий» (Abo Underrattelser), Финляндия должна была потерять вследствие этого, уже в начале войны, 37 судов, вместимостью в 5,650 ластов.
Русское правительство не последовало примеру Англии, а, напротив, выказало свою особую деликатность и предупредительность, по отношению к торговым интересам иностранцев. От нашего министра финансов объявлено было, что коммерческим судам Англии и Франции, находившимся в наших гаванях, предоставлялся шестинедельный срок, считая с 25-го апреля, для нагрузки и беспрепятственного отплытия в чужие края. В течении этого срока нашим крейсерам воспрещено было чинить какие-либо препятствия этим судам. Мало того, до всеобщего сведения тогда же доводилось, что собственность английских и французских подданных на судах нейтральных наций будет признаваема нашими крейсерами неприкосновенной, а товары английские и французские под нейтральным флагом беспрепятственно допускались к привозу в наши порты «на общем основании тарифа». Наконец, собственность подданных нейтральных держав даже на неприятельских судах не подвергалась с нашей стороны конфискации.
Единственное ограничение, сделанное (в феврале 1854) нашим правительством, сводилось к тому, что оно воспретило въезд в Россию всем английским и французским подданным и вообще лицам, приезжавшим с паспортами этих враждебных нам тогда правительств.
В начале кампании деятельность неприятельского флота в Балтике ограничилась исключительно захватом торговых судов, нарушением неприкосновенности мирных коммерческих портов, истреблением мелких лайб и парусного каботажа, а затем совершенно бесцельным плаванием около берегов. Следует сейчас же оговорить, что грабежами и разбойническими нападениями на мирных жителей занимались англичане, которые и покрыли свое имя благодаря этому заслуженным позором. Французы не одобряли грабежей англичан. Случалось, что с наших наблюдательных постов замечали, как французский катер высаживал людей на островок, где жители пасли баранов и мелкий рогатый скот. «Странно видеть, — писал М. И. Цейдлер, — как храбрые французы гонялись за каким-нибудь бараном или теленком и, поймав его, быстро удалялись». Такие случаи бывали, но они являлись, как исключение. Грабежи и разбои составляли специальность англичан, которую они широко практиковали две кампании кряду. После крикливых заверений союзников настал долгий период бездействия, который некоторые склонны были объяснить тем, что неприятель готовится к обдуманному и важному предприятию. Последующие события этого не подтвердили. Существовала другая догадка, что Непиру приказано было не предпринимать ничего серьезного, пока не прибудет французский флот, дабы и он нес на себе ответственность за все предприятие. Указывали, наконец, на то, что Непир поджидал прибытия канонерских лодок, не имея возможности предпринять без них чего-либо определенного.