Один из очевидцев, рассказ которого нам лично пришлось выслушать, находился на так называемой «Косе» Кронштадта, где ныне построена батарея Тотлебена. Этот очевидец пояснил, что для противодействия высадке, на Косе были возведены батарея, люнет (адмирала Литке) и редут (генерала Дена). Люнет и редут были построены инженер-капитаном Донцовым с таким расчетом, чтобы с первого можно было стрелять на запад, вдоль по Косе, в случае высадки неприятеля, а редут назначался для действия по Косе и по северному фарватеру Кронштадта. Флот неприятеля, состоявший из 70-ти парусных судов и из 10-ти пароходов, вытянулся в две линии перед Толбухиным маяком, а затем подошел к фортам Александр I и Павел I. Пароходы неприятеля приблизились к южному фарватеру, но до линии нашего огня, — которая установлена была в 700 саж. — не подходили. Артиллеристы (на Косе) стояли наготове и калили уже ядра. В бинокли отлично можно было видеть неприятеля. Около получаса он простоял против Косы и опять вернулся к Толбухину маяку. Наш военный пароход («Владимир») выстрелил вдогонку, неприятель отвечал, но без причинения вреда. Обогнув Толбухин маяк, пароходы пошли по северному фарватеру и достигли высоты бывшей лаборатории. Сделав несколько выстрелов в тыл нашим укреплениям Косы, неприятель пошел далее к Кронштадту, где обменялся выстрелами с поручиком Шишковым. Очевидно, что это была только рекогносцировка. Пароходами командовал Сеймур. На северном фарватере неприятель вытащил одну нашу мину. При исследовании её, произошел взрыв, причем, как сделалось известным впоследствии из газет, Сеймур окривел. Все лето неприятель то приближался к Кронштадту, то удалялся от него. В сферу же нашего огня он никогда не заходил.
В книге полковника Мошнина указана одна чрезвычайно характерная подробность. Оказывается, что адмиралу Непиру из Кронштадта на русском катере ежедневно возили свежую пищу. Чем объясняется такая изысканная любезность — трудно объяснить.
Говоря о взаимной любезности, нельзя не упомянуть, что в июле 1856 г. Непир посетил Петербург. В Смольном институте «злейший враг России» вежливо кланялся и сладко улыбался. «Так обстоятельства меняют людей». Тот Непир, который в 1854 г. хладнокровно сжигал города и истреблял имущество мирных жителей, в 1856 г. дружелюбно прохаживался в стенах города, которого ему не довелось сжечь. В «Абоских Известиях», в корреспонденции из Гельсингфорса, озаглавленной «Редкий визит», было сообщено, что старый знакомый Чарльз Непир задумал посетить Финляндию. Храбрый адмирал, которому стоило много труда убедить своих сограждан в невозможности взятия два года тому назад Свеаборга и Кронштадта, с английской настойчивостью решил теперь так или иначе проникнуть в эти крепости. У Его Величества он испросил позволение осмотреть их и на этих днях ожидается в Гельсингфорс. Дальнейших сведений о сем визите в газете не имеется. Результаты же посещения Петербурга и Кронштадта изложены в книге «The history of the Baltic campaign» соч. Ирпа. — Петербург Непир признал «современным чудом», крепость перед ним — невиданной в свете, армию — великой, а флот таким, с которым Англии еще придется посчитаться.
Война была начата Россией, и Россия же оказалась к ней не подготовленной. Балтийское море одевалось в боевую броню, но медленно и далеко не надлежащего качества.
Для всех было ясно, что неприятель, обладая большим флотом, произведет диверсию в Балтийское море, будет угрожать столице, блокировать берега и запирать порты. Указывали, что этот флот в Англии и Франции снарядили не без труда и что он страдал значительными недостатками. Сэр Чарльз Непир — в собрании парламента — сказал впоследствии, что с ним отпустили всех мошенников, всех кабачных героев Лондона и что никогда еще не бывало во флоте столь отвратительных личностей. На многих судах едва были способны крепить паруса; матросы боялись лазить по реям и т. п. Киселев (в депеше 9 (21) мая 1854 г., № 42) из Брюсселя донес, что французский флот, предназначенный в Балтику, вышел в полном некомплекте; только 3 корабля были хорошо снаряжены; на остальных не хватало людей, принадлежностей, одежды... Но зато англичане во время переходов и на стоянках, в начале кампании, не теряли времени, стараясь восполнить свои недочеты: на кораблях люди обучались стрельбе, производились примерные тревоги, делались опыты и т. п.. Из наших писателей некоторые заявили, что русский флот ни по работам, ни по управлению судами не стоял ниже союзного; но особенное обаяние производили винтовые корабли и прежняя слава английского флота. И у русского флота были не одни хулители. Французский адмирал Jurien de la Gravière говорил: 30 лет тому назад (писано в 1870 г.) мысль содержать постоянно флот в готовности вызвала бы улыбку. После кампании, по окончании какого-либо случайного встретившегося дела, флот возвращали в гавань и экипажи увольнялись. Россия первая позволила себе роскошь держать постоянный флот. В 1854 г. она могла в начале неприязненных действий выставить флот из 42 кораблей: 29 в Балтийском и 13 в Черном море. Англия, по-видимому, решилась подражать этому грозному примеру. Английский адмирал Boroles писал в июне 1854 г.: «Читатели могут видеть, что наше положение совсем неудовлетворительно и что, без содействия Франции, мы не имеем флота для борьбы с Россией — ни в Черном море, ни в Балтийском море — и что в особенности мы должны избегать губительной ошибки относиться с презрением к своему противнику. Те, кто в прошлом году видели Балтийский флот из 28 линейных кораблей, кроме фрегатов и мелких судов, весьма высоко ставят их управление судами, дисциплину и действия артиллерии».