К театральным позам он прибегал при каждом удобном случае. Историк Грегуар говорит, что Наполеон, не без расчета на эффект, рисовался своим великодушием во время парижского конгресса. «Показав свою силу на войне, он хотел показать свою умеренность после победы». Другой пример. Когда войска возвращались из Крыма в Париж, то придумано было образовать авангард из батальона раненых и изувеченных воинов, которых сопровождал священник.
Говоря об отношении России к Франции накануне Крымской войны, нельзя не упомянуть о воззрениях М. Погодина. Заслуживает внимания то упорство, с которым Погодин, начиная с 1842 г., пропагандировал союз с Францией[9]. «Франция, — писал он, — естественная, верная, полезная союзница России; в союзе с Францией, Россия может управлять Европой... Главное в политике — польза, а союз с Францией полезен для России». Даже в эпоху Крымской войны Погодин остался убежденным сторонником франко-русского союза. Непрочность французского правительства он не считал препятствием для этого союза, так как «у французов внешняя политика не зависит никогда от образа правления». Погодин находил тогда, что из всех наших врагов, с Францией легче всего примириться. При Императоре Николае I твердить подобные мысли было бесполезно. Наполеон III выражал (нашему послу, гр. Киселеву) свое восторженное отношение к личности русского монарха, но ничто не помогало. После кончины Николая Павловича, Погодин опять выступил со своим проектом. По мнению нашего историка, Наполеону не надо было ни Севастополя, ни Бессарабии. Владений в Азии Франция не имеет, по Дунаю суда французские не плавают, и до славян нет никакого дела французам... Пламенная фантазия московского патриота рисовала ему в будущем следующую картину: «Русские великие князья на престолах Богемии, Моравии, Венгрии, Хорватии, Словении, Далмации, Сербии, Болгарии, Греции, Молдавии, Валахии, а Петербург — в Константинополе». Были и среди французов такие, которые смотрели на дело почти также, как Погодин. В журнале маршала Кастеллана, от 19-го декабря 1855 года, находим следующую знаменательную отметку: «Между французами и русскими нет никакой ненависти; и те и другие говорят, что они друг друга уважают и дерутся лишь потому, что должны исполнять долг. Позднее, между Францией и Россией будет союз».
АНГЛИЯ.
Внешней политикой Англии в рассматриваемое время заведовали Джон Россель и лорд Пальмерстон. Последний, заметив несогласие, возникшее между Парижем и Петербургом, поспешил, во 1-х, поздравить Людовика-Наполеона с восшествием на престол, а, во 2-х, протянул ему руку помощи в начатой борьбе. Пальмерстон — давнишний враг России. Пары недовольства и злобы он стал разводить уже в тридцатых годах, но тогда ему не удалось составить против нас сильной коалиции, а до единоборства Англия, как известно, не охотница. В Наполеоне III лорд Пальмерстон усмотрел весьма подходящего союзника и потому с удвоенной силой принялся за старую интригу, надеясь в то же время достичь популярности и прослыть великим человеком. Этот лорд, с «путанной головой» и высокомерным характером, не останавливался ни перед какими средствами для достижения намеченной цели.
Он давно и систематически возбуждал против России общественное мнение и, наконец, достиг того, что английские государственные люди боялись встать на защиту русского дела, так как такое заступничество знаменовало собой в глазах населения или бездарность, или слабость характера. Пальмерстон был весьма последователен в достижении желаемой цели. Заметив, например, что лорд Дюрэм, состоявший при нашем дворе, подпал под обаяние личности Императора Николая I, он отозвал этого посланника из Петербурга. Нечего и говорить о том, что в борьбе сэра Стратфорта Каннинга (как английский пэр, он имел звание лорда Редклифа) с князем А. Меншиковым в Константинополе, Пальмерстон являлся главным вдохновителем первого. Не подлежит, поэтому, сомнению, что на совести Англии осталось подстрекательство турок к войне. Не малую роль сыграли тут и личные враждебные чувства лорда Стратфорта-Редклифа. Он сделался главным советником Турции и в Германии его недаром с озлоблением называли «Константинопольским султаном». «Если бы англичане и французы не вмешались так бессовестно и с такой злостью в наши дела с турками, — читаем в письме князя М. С. Воронцова, — то султан, конечно бы, помирился. У Пальмерстона был великий талант «все перепутывать и все смешивать». «Бойтесь лорда Пальмерстона, — сказал король прусский Фридрих-Вильгельм уже в 1839 г. — это человек недоброжелательный». Англия, руководимая Пальмерстоном, вела себя столь бесцеремонно, что граф Нессельроде признал систему, принятую английским кабинетом, беспримерной и неслыханной в летописях истории. И не один граф Нессельроде. Известный наш поэт В. А. Жуковский аттестовал Пальмерстона «злым гением нашего времени», человеком «с капризной волей» и чуждым «всякого уважения к высшей правде». «На беду нашего века», — продолжает Жуковский, — «и к бесчестью английского народа, рулем её корабля управляет рука, недостойная такой чести и власти... Англия, при всем своем народном величии, не иное что, как всемирный корсар, сообщник сперва потаенный всех мелких разбойников, губящих явно и тайно в других народах порядок общественный, а теперь и явный разбойник, провозглашающий, как последний результат христианской цивилизации, право сильного и без стыда поднимающий красное знамя коммунизма... С кем из возмутителей не дружилась Англия? Какой мятежник не был признан союзником её правителя». Эта характеристика была сделана в 1849 году, т. е. за четыре года до войны, когда русский писатель имел возможность отнестись к событиям спокойно и рассудительно.
9
Союз с Францией поддерживал и французский представитель Кастельбажак. За это он поплатился своей дипломатической карьерой. Император Николай I очень любил Кастельбажака. Когда, после разрыва. Кастельбажаку надлежало покинуть Петербург, Рыцарь-Монарх пожаловал ему орден св. Андрея Первозванного. Так готовился воевать Повелитель России («Рус. Стар.» 1903, июль, 231).