Более сильная раса вскоре начала притеснять более слабое коренное население. Некоторые арабские племена разводили верблюдов, некоторые — коз, кто-то называл себя баггара, или пастухи [122] коров. Но все они без исключения были охотниками на людей. На протяжении сотен лет нескончаемым потоком шли чернокожие невольники на большие рынки Джидды. Изобретение пороха и применение арабами огнестрельного оружия способствовало развитию работорговли и еще более усугубило и без того бедственное положение чернокожих. Таким образом, все, что происходило в Судане в течение нескольких веков, может быть описано следующими словами: господствующая раса арабских завоевателей смешивалась с местным населением, неустанно навязывая ему свою религию, обычаи и язык; в то же самое время они угнетали его и обращали в рабов.
Внешний мир не замечал всего этого, ведь Судан отделен от него пустынями. Жажда завоеваний, заставившая в свое время французов и англичан отправиться в Канаду и Индии, направившая голландцев к мысу Доброй Надежды, а испанцев в Перу, дошла и до Африки — египтяне обратили свой взор к Судану. В 1819 г. Мухаммед Али, выбрав удачный момент, когда в Судане начались беспорядки, и воспользовавшись ими в качестве оправдания, отправил своего сына Исмаила с большой армией вверх по Нилу. Арабские племена, враждовавшие друг с другом, измотанные тридцатилетней войной всех против всех и забывшие о некогда воодушевлявшей их вере, едва ли могли оказать серьезное сопротивление. Их рабы, знававшие и худшие времена, были и вовсе безразличны ко всему происходящему. Огромная территория была захвачена практически без кровопролития, и победоносная армия, оставив в стране несколько гарнизонов, с триумфом вернулась в Дельту.
С 1819 по 1883 г. Египет владел Суданом. Правление северного соседа не было ни мягким, ни мудрым. Целью новых властителей была эксплуатация, и они даже не пытались хоть как-то улучшить жизнь местного населения. На смену власти меча и грубой силы пришли сети коррупции и взяточничества. Страна была бедна и неразвита, и едва ли могла прокормить собственное население. Новое бремя — значительный по численности иностранный гарнизон и толпа жадных чиновников — еще более ухудшили экономическое положение страны. Люди постоянно голодали. Продажные и некомпетентные генерал-губернаторы сменяли друг друга с ошеломляющей быстротой. По мнению египетского правительства, [123] успех того или иного губернатора зависел от денег, которые они смогли выжать из местного населения. Суданские же чиновники полагали правление губернатора тем успешнее, чем больше ненужных должностей он смог придумать. Было среди них и несколько честных людей, но они, по контрасту, лишь делают более яркой общую картину бесчинств.
Правление египтян было чудовищно несправедливым, при этом оно сохраняло величие и блеск имперской власти. Губернатор жил в особняке у слияния рек. Представители иностранных держав селились в Хартуме. Вся торговля южной части страны была сосредоточена в этом городе. С экватора сюда привозили слоновую кость, из Кордофана — страусиные перья, из Дарфура — ароматные смолы, из Сеннра — зерно; налоги, собранные по всей стране, также рано или поздно прибывали сюда. Каждый год составлялись запутанные и внушительные по размерам отчеты о доходах и расходах. Между Египтом и его огромной колонией поддерживалась оживленная переписка, в которой местные власти постоянно вводили в заблуждение правительство[2]. Лишь штыки заставляли людей платить непомерные налоги, вводимые властями по своему собственному усмотрению. Если вождь какого-нибудь маленького племени не мог заплатить требуемой суммы, на него натравливали его соседей. Если какое-нибудь племя выказывало неповиновение, то против него сразу же направлялась карательная экспедиция. Способность арабов платить налоги была напрямую связана с ходом дел в работорговле. Чем больше чернокожих им удавалось захватить, тем большей была и прибыль. Египетское правительство в свое время присоединилось к международной лиге против работорговли, но продолжало сознательно, хотя и тайно, делать на этом деньги[3].