Вскоре после этого справа по носу был замечен второй самолет такого же типа. Вторая пара истребителей пошла за ним и сбила его, оставив на горизонте второй столб дыма. Но соприкосновение с противником имело и отрицательную сторону. Оно означало, что разведчики противника заметили нас и, вероятно, сообщили об этом на свою базу в Рабаул. Мы потеряли возможность прийти незамеченными на позицию выпуска самолетов и произвести внезапную атаку. Все же мы продолжали идти своим курсом, надеясь на то, что, может быть, самолеты не смогли передать радиограмму. Но вскоре мы убедились в противном.
В 15.00 радиолокационная установка обнаружила большое соединение самолетов, подходивших от Рабаула. Повернув навстречу ветру, мы выпустили в воздух все наши истребители и изготовились к атаке. Наша радиолокационная установка, одна из первых на флоте, не показывала высоту обнаруженных ею самолетов. Не зная высоты, было трудно наводить истребители. Тем не менее наши самолеты перехватили девять двухмоторных бомбардировщиков противника на высоте 12 000 фут., когда они делали заход для бомбометания. Согласно нашим инструкциям, по самолетам противника, входящим в пределы дальности стрельбы зенитных орудий, должен быть открыт огонь, а взаимодействующие истребители должны отойти, чтобы не мешать ведению огня зенитной артиллерии.
Выдался замечательный день для бомбардировки, на небе не было ни одного облачка. Подходившие самолеты были ясно видны с мостика. В небе появились многочисленные разрывы зенитных снарядов, но ни один бомбардировщик не был сбит, хотя два из них были повреждены нашими истребителями до того, как они передали зенитным орудиям свои цели. Когда бомбардировщики вышли на позицию, где, по моим расчетам, они должны были сбросить бомбы, я приказал положить руль право на борт, чтобы помешать им прицеливаться. После этого мы могли видеть падение бомб с самолетов. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они упали в воду в 100 ярдах от нашей левой раковины, а когда они взорвались, поднялись огромные фонтаны воды. Предпринятый маневр спас авианосец от попадания.
Как только японские бомбардировщики вышли за пределы дальности огня зенитных орудий, наши истребители возобновили ожесточенные атаки и скоро сбили все вражеские самолеты. Как раз в это время за первой группой подошла, оставшись необнаруженной, вторая группа вражеских самолетов в составе девяти бомбардировщиков. Только два наших истребителя – пара, ведомая лейтенантом О'Хейром, – имели возможность перехватить их, но когда наши самолеты начали атаку, у ведомого самолета заело пулемет. О'Хейр один пикировал на самолеты противника, ведя огонь из своих пулеметов, хотя он был совершенно не защищен от сосредоточенного пулеметного огня целого соединения. Прежде чем израсходовать боезапас, О'Хейр сбил пять вражеских самолетов в строю. Это была замечательная демонстрация храбрости и меткой стрельбы. За этот подвиг О'Хейр был награжден Почетным орденом Конгресса и получил звание лейтенант-коммандера.
Оставшиеся от этой группы японские бомбардировщики сбросили бомбы, которые снова упали рядом с “Lexington”, так как мы уклонились от них при помощи того же маневра. Два самолета, поврежденные, но не потерявшие управления, пытались врезаться в палубу авианосца. Я наблюдал с мостика, как один из них направился прямо на мостик с расстояния 2000 ярдов на траверзе, идя на высоте всего 200 футов. Его пулеметы поливали нас градом пуль, а бомбардировщик в это время находился под сосредоточенным огнем всех орудий на правом борту “Lexington”. Он казался неуязвимым под таким ожесточенным огнем и все приближался. Наконец я заметил, что один из его моторов начал дымиться, и вздохнул с облегчением. Все же он рухнул в море всего в 50 ярдах от нашего борта, и на корабле можно было почувствовать жар от горящего самолета. Второй самолет, делавший такую же попытку, был сбит эскадренными миноносцами охранения с другой стороны корабля на расстоянии 1000 ярдов от него. Все атаковавшие нас самолеты были сбиты, кроме одного, который был только поврежден и, возможно, ушел. Даже возвращавшиеся из разведки пикирующие бомбардировщики “Dauntless” приняли участие в бою и уничтожили несколько самолетов противника. “Lexington” потерял в этом бою два истребителя, но мы уничтожили два четырехмоторных разведывательных самолета и семнадцать двухмоторных бомбардировщиков.
Теперь мы уже наверное знали, что элемент внезапности в нашей предполагаемой атаке против Рабаула потерян. Адмирал Браун решил, что у нас очень мало шансов найти выгодные цели и, следовательно, риск будет неоправданным. До наступления темноты мы шли своим курсом, чтобы ввести в заблуждение разведывательные самолеты, которые могли быть поблизости, а затем неохотно повернули на обратный курс и пошли для встречи с танкерами.
В ночь перед этим боем в районе Явы имел место бой в проливе Бадунг. В течение одной недели был уничтожен “Langley” и произошел бой в Яванском море, который должен был ознаменовать окончание сопротивления в голландской Восточной Индии.
Но бой около Бугенвиля был только началом действий авианосца “Lexington” против японцев в районе Кораллового моря. После рейда на Маршалловы острова оперативное соединение авианосца “Yorktown” с крейсерами “Astoria” и “Louisville” и шестью эскадренными миноносцами было послано на юг для пополнения сил вице-адмирала Брауна. К ним присоединился также австралийский крейсер “Australia”. В состав объединенного оперативного соединения теперь входили 8 крейсеров, 14 эскадренных миноносцев и 2 больших авианосца. Адмирал Браун назначил меня командующим авиагруппой, в состав которой входили авианосцы “Lexington”, “Yorktown” и их авиация. Впервые два авианосца должны были тактически взаимодействовать в бою как одно подразделение. Они должны были стать образцом многоавианосных оперативных групп, которые так успешно функционировали на более поздних этапах войны.
Обстановка обсуждалась на совещании, созванном на борту “Lexington”. Адмирал Браун еще стремился атаковать Рабаул, но на этот раз позиция выпуска самолетов должна была находиться южнее Соломоновых островов. Теперь японцы утвердились в Гасмата, в южной части Новой Британии, и имели там, как и в Рабауле, значительные воздушные силы. Нанесение удара по Рабаулу с юга означало, что придется пройти через узкости между архипелагом Луизиады и Соломоновыми островами и войти в пределы радиуса действия авиации, базирующейся на Гасмата и Рабауле. Для того чтобы уменьшить вероятность контратаки, я рекомендовал атаковать оба эти пункта на рассвете. План был принят, и мы пошли через Коралловое море на запад к намеченному пункту выпуска самолетов.
Однако вскоре после принятия этого решения мы получили информацию, что корабли противника были замечены в районе Буна, на Новой Гвинее, и позднее, что многочисленные транспорты высаживают войска в Саламоа и Лаэ, расположенные несколько севернее на том же побережье Новой Гвинеи. Эти сосредоточенные силы, казалось, обещали быть более выгодным объектом, чем те, которые мы выбрали. Однако для того, чтобы подойти к Саламоа и Лаэ со стороны Кораллового моря, нам нужно было проникнуть к северу от архипелага Луизиады и подвергнуться контратакам авиации из Гасмата и Рабаула, находившихся на нашем фланге. Была у нас и другая возможность. Из северной части залива Папуа наши самолеты могли бы достичь своих целей, перелетев через хребет Оуэн-Стенли на Новой Гвинее в район Саламоа, тогда как наши авианосцы оставались бы вне досягаемости противника.
У этого плана были свои недостатки. Мы не имели достаточных данных относительно высоты гор, и было сомнительно, чтобы наши действующие почти на уровне моря торпедоносцы могли перейти через них. Наши разведывательные данные были чрезвычайно скудны. Морские карты показывали береговую линию, но на них не было никаких данных о местности в глубине острова. Кроме того, на нашей карте залива Папуа были пометки: “Промеры произведены в 1894 г.” и “В этом районе много коралловых пиков, которые растут год от года и местонахождение которых неизвестно”. Для штурмана перспективы были не особенно приятными.