- Боже, как цинично! – Приход новых гостей оживил наше маленькое общество, больше всего внимания привлекла госпожа Цапп.
Как и полагается, будучи в глубоком трауре, Вероника Гердовна облачилась во все черное и надо сказать этот цвет чрезвычайно ей шел.
Ее белая кожа от природы не способная к загару, как это бывает у людей с рыжеватым оттенком волос, оттененная черными кружевами, казалась еще белее, при свете свечей выглядела очень выигрышно. Скорбный вид и печальный взгляд красивых светло-карих глаз, вызывал у мужчин рыцарские чувства и желание защитить столь нежный цветок. Все дамы в гостиной, включительно со мной почувствовали в ней опасную соперницу, хотя, как мне показалось, сама она соперничать с нами не собиралась. Семен Михайлович рядом с интересной спутницей смотрелся вполне импозантно в своем вечернем костюме с аккуратно завязанным галстуком.
Почти все гости собрались, пришло время ужина, но главное блюдо сегодняшнего вечера: доктор философии с медиумом запаздывали, очевидно, Софи вознамерилась их дождаться, потому что за стол нас не спешили приглашать. Она пыталась организовать общение и создать приятную атмосферу, что, впрочем, ей вполне удалось. В результате все разбились на компании, папа с господином Седальским довольно громко обсуждали недавно утвержденный Монетный устав и биржевые синдикаты, к обсуждению отец привлек Георгия, очевидно папенька решил проверить, насколько сведущ в этой сфере мой друг. Я с беспокойством поглядывала в их сторону, но, кажется спасать Георгия, от напора моего батюшки не было нужды. Алексей Петрович с Михаилом Семеновичем изображали галантных кавалеров, мило беседуя с тетушкой и Фиби, Софи исчезла в столовой, вероятно, давала указания прислуге. Мы же с Вероникой Гердовной, оказались вдвоем, впрочем, она попросила обращаться к ней – Ники.
- У вас приятная мачеха, ведь София Александровна приходится вам мачехой? – Спросила Ники, не найдя с чего начать разговор.
- Да, мама умерла, когда мне было десять лет. – До сих пор воспоминания о мамочке вызывали чувство горя, хоть и приглушенного прошедшими годами. Я посмотрела на свою опечаленную собеседницу и сочувственно вздохнула, – вам тоже тяжко пришлось в последнее время, такие утраты…
- Да, утраты… Я еще от смерти мужа не отошла, а тут мама и сестра сразу. – Мне показалось, она сейчас заплачет, но светское воспитание не позволяло излишне демонстрировать чувства.
- Мой муж тоже умер, уже прошло больше трех лет.
- Алекс, погиб в прошлом году. – Она осторожно отпила вино с бокала и уставилась в окно.
- Вы, очень его любили? – Вырвалось у меня.
- О, да! Очень! – Ники обернулась ко мне, в ее глазах стояли слезы. Кажется, она действительно очень любила мужа. – Вы наверно думаете, что я здесь делаю?
- Нет, почему же, вполне вас понимаю, без общества человек словно сходит с ума, в одиночку бороться горем трудно.
- Спасибо, Анастаси, вы, правда, понимаете…. Последние дни просто ужасны… Мамочка, потом Лина… и все так неправильно. Вы тоже остановились в этом отеле. – Резко сменила тему моя собеседница.
- Да, он раскошен, не правда ли? Но, честно говоря, я бы уже с удовольствием вернулась в свой дом.
- Я тоже, - понимающе улыбнулась Ники, - с радостью вернусь домой, только закончится судебное разбирательство по поводу завещания. Вы знаете, завещание нашлось?
Я изобразила удивление, очевидно полиция не сообщила им, где нашлось завещание.
- Да? Я не знала. Так это все упрощает.
- Конечно, так много лучше, а то Ванда и Всеволод уж собирались судиться, не понимаю зачем, можно было бы просто поделить все поровну, но у них свой взгляд на такие вещи. – Грустно заключила она. – Теперь же судебные приставы опросят свидетелей, завещание признают действительным, и я смогу уехать домой к сыну.
- А полицейское разбирательство? Вы будете ждать его завершения? – Осторожно спросила я.
- Нет, зачем? Я уже все рассказала, что знала, вот и Семен Михайлович успели расспросить, он ведь за этим мне в спутники просился? – Я сделала вид, что не понимаю вопроса. – Но я знаю не много, - продолжала Ники, – да и не думаю, что мои родственники способны рассказать что-нибудь существенное, хотя конечно мы хотим, что бы убийцу нашли, думаю, Лина что-то знала о том, кто отравил маму, затем и ее убили. Могла хоть намекнуть нам, может и жива, осталась бы, но Лина всегда такой была, скрытной, все в себе держала. – С горечью добавила она.
За разговором мы и не заметили, как появились последние гости. Никогда до этого не встречала медиумов, в нашу провинцию они не заезжают, поэтому ожидала, что мадмуазель Эсмеральдин окажется этакой эффектной брюнеткой, с загадочной восточной внешностью, что бы видом своим немедля интриговать зрителей, а ее спутник будет неким подобием доктора Фауста, но меня ждало горькое разочарование.
Господин Блевин был невысокого роста полноватый мужчина, неопределенных лет, лысоват, с жидкими усиками, обвисшими щеками и маленькими бегающими глазками, спрятанными за линзами пенсне в золотой оправе. Мадмуазель Эсмеральдин, оказалась, девицей лет двадцати пяти, худой и бесцветной. Блеклые волосы мышиного цвета, туго стянуты на макушке в узел. Платье дорогое, весьма искусно пошитое, алого шелка, но это отнюдь не украшало девицу, скорее подчеркивало ее бесцветность.
Наконец пришло время ужина. Столовая, как и гостиная, была освещена десятками свечей, обед выше всяких похвал, услужливые лакеи, отличное вино, Софи могла гордиться собой. Она искусно вела беседу, вовлекая в нее всех присутствующих, и мы, благодарные, за вкусный ужин и приятный вечер старались не разочаровать хозяйку.
Господин Блевин оказался остроумным собеседником, умело парировал выпады папеньки и Георгия, пожалуй, наиболее скептически настроенных по отношению к спиритизму. Он показался весьма разносторонне образованным человеком. Мадмуазель же за время ужина обронила не более десятка слов, голос ее был столь же бесцветным, как и внешность.
По окончании ужина мы переместились в гостиную, как сообщил господин Блевин, вызов духов занятие серьезное и к нему надо подготовиться. Подготовка длилась не более двадцати минут, потом нас вновь пригласили в столовую.
Приборы со стола убрали, в комнате царил полумрак, стол покрыли черной бархатной скатертью, большинство свечей потушили, остались только два канделябра на буфете. Посреди стола лежала говорящая доска, с подобными мы экспериментировали в детстве, вызывая духов бабушек и дедушек, а также Гоголя или же Наполеона, но эта доска была сделана намного искусней, на ней кроме наших, «да» и «нет», имелись буквы, а также цифры и еще непонятные нам знаки, как объяснили мне потом означавшие любовь, разлуку, смерть и долгожительство.
Мадмуазель Эсмеральдин уже заняла свое место за столом, она даже преобразилась, лицо приобрело странную загадочность, тело расслаблено, руки, ладонями вверх, положила на стол, губы шевелились, словно произносили тихую молитву, а может какое заклинание. Господин Блевин стоял у буфета, не сводя с нас пристального взгляда.
- Ну, господа, медиуму нужны компаньоны, кто осмелится сесть за стол? – Его тихая речь звучала, тем не менее, вызывающе.
Мы нерешительно топтались у двери. Господин Блевин переводил взгляд с одного на другого, но никто не решался сесть за стол. Видно поборов сомнения и решив, что хозяйка обязана подать пример, Софи с решительным видом уселась за стол справа от медиума и, конечно же, устремила на меня укоризненный взор.
- Стаси?
- Конечно, отчего не попробовать. – Мысленно посылая Софи проклятия, я уселась за стол с другой стороны от медиума. Издав тяжкий вздох, рядом со мной устроилась тетушка. Еще два свободных стула заняли соответственно Фиби и Ники, в результате за столом оказались шесть женщин, мужчины же заняли места в зрительном зале.