Софи осторожно поинтересовалась, отчего это Всеволод Петрович поменял одну сестру на другую? Объяснялось все предельно просто и банально – деньги. Старшая сестра ходила у папочки в любимицах, а так как успехом у мужского пола не пользовалась, что грозило ей засидеться в девках, отец увеличил приданное за ней в два раза. Всеволод Петрович же, женихом хоть и не был больно завидным, семья его почти разорилась, но по молодости весьма смазливым, к тому же умел выразить должное уважение капризной матушке и учтиво слушать батюшку.
Свои откровения Ники перемежала горькими рыданиями, мы уже почти не понимали, о чем она говорит, потому что слова тонули в стонах и всхлипываниях. В конце концов, тетя послала за коньяком и, наполнив пузатый бокал наполовину, заставила Веронику Гердовну выпить. От крепкого напитка Ники немного пришла в себя. Ее откровения иссякли, а возбуждение прошло. Этот вечер чрезвычайно утомил бедную женщину, мы вызвали ее горничную, и Ники ушла к себе. Мы допили коньяк, а поскольку от впечатлений и откровений уже кружилась голова, разошлись пораньше. В ту ночь я ожидала ярких сновидений, но заснула быстро и спала на удивление крепко, никто меня не посетил в моих ночных видениях, снились только цветущие поля и дорога, извилистой змейкой уходящая куда-то за облака, я все шла и шла по ней, не ведая конечной цели.
Последние четыре дня нашего пребывания в Киеве оказались очень суматошными и утомительными. Может, Киев и большой город, но, как оказалось, слухи в нем распространяются так же быстро, как и в нашей провинции. К обеду следующего дня мы уже получили целую кипу приглашений. Большинство отклонили, потому что людей их приславших, могли вспомнить с трудом, но некоторые пришлось все-таки принять. Не смогли отказать госпоже Долиновской, как-никак сами к ней первыми напросились. Посетили двоюродную сестру Анны Ивановны, с которой она не виделась лет двадцать, а я так и вообще только сейчас познакомилась. Побывали у тетиной подруги, у моей старой, еще одесской, знакомой, а самым утомительным оказался большой и шумный прием устроенный одним из папиных постоянных комитентов. После этого бала уставшая и злая тетушка сообщила, что немедля уезжает! Хватит с нее убийств, беготни, загадок и глупых вопросов любопытных кумушек. Но, хотелось ей этого или нет, оставался еще летний благотворительный бал в Купеческом собрании, приглашения на который загодя приобрела Софи, и на коем должен был присутствовать киевский генерал-губернатор Михаил Иванович Драгомиров с супругой Софией Абрамовной.
Михаил Иванович слыл человеком умным, по-военному грубоватым и с отменным чувством юмора. Пожалуй, ни об одном генерал-губернаторе не ходило столько анекдотов и сплетен. Рассказывали, например, что в Киевском институте благородных девиц генерал издал приказ: «Институткам приветствовать его не поклонами и реверансами, а остановившись по-военному сделать фронт и улыбаясь провожать глазами». При этом говорят, сам губернатор отвечал девицам отданием воинской чести. Еще рассказывали о том, что вступив в полемику с графом Львом Николаевичем Толстым, профессор написал разбор романа "Война и мир" с военной точки зрения и нашел в романе много несуразностей в трактовке военных событий. Он сделал об этом произведении такой вывод: военные специалисты не найдут в романе ничего, «кроме того, что военного искусства нет, что подвезти вовремя провиант и велеть идти тому направо, тому налево - дело не хитрое и что быть главнокомандующим можно ничего не зная и ничему не учившись». Но, пожалуй, самым знаменитым чудачеством генерал-губернатора, признали историю с днем рождения покойного императора Александра Александровича. Как-то еще в бытность свою, начальником Николаевской академии генерального штаба, Михаил Иванович имел несчастье забыть о государевом дне рождения, отмечавшемся тридцатого августа, вспомнил незадачливый генерал о том только третьего сентября, но вышел из положения, послав его величеству телеграмму, которая гласила: «Третий день пьем за здоровье вашего величества. Драгомиров», на что император, очень любивший своего чудаковатого учителя, ответил: «Пора и кончить. Александр». Еще большие уважение и любовь киевлян, да и всех свободомыслящих граждан империи, наш генерал-губернатор заслужил поистине смелым поступком своим, когда в начале весны этого года происходили студенческие волнения в Киевском университете, император велели Михаилу Ивановичу направить войска на их подавление, на что генерал ответил: «Армия не обучена штурмовать университеты». Его величество повторили приказ, тогда губернатор окружил университет пушками и отправил государю телеграмму: «Артиллерия в готовности, войска на боевых позициях, противник Отечества не обнаружен». Конечно, по мнению Софи, мы не могли не увидеть столь знатную особу вблизи, и может даже быть ему представленными, поэтому уговорила нас остаться еще на вечер и не пренебрегать столь заманчивой возможностью. Тетушка, конечно, не преминула заметить, что нам с того знакомства проку никакого все равно не будет, и не стоит надеяться, что ради нашего удовольствия губернатор устроит потешное представление. Но Софи стояла на своем, пришлось согласиться, а лишний день решили все-таки провести с пользой, попросив Алексея Петровича и Семена Михайловича, удовлетворить наше любопытство и рассказать некоторые неизвестные нам подробности об убийстве госпожи Витт. Под нашим нажимом Семен Михайлович с Алексеем Петровичем сдались.
Чтобы любопытствующие гости не мешали нам спокойно поговорить, Софи с папой пригласили всех на ужин в свой номер. Всех – это меня, тетушку, Георгия, Семена Михайловича и Алексея Петровича. Ники к тому времени покинула отель, по слухам, отправившись домой, в свое имение.
После ужина, мы устроились поудобней в гостиной и приготовились слушать. Слово взял Алексей Петрович. Очевидно вспомнив свой былой прокурорский опыт произнесения речей в суде, он прошелся по комнате медленным шагом с таким видом, будто мы были присяжными заседателями, а он готовился произнести обвинительную речь, потом остановился у бюро, облокотившись о его крышку, и, окинув нас испытующим взглядом, начал свой рассказ:
– Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами, так, кажется, утверждал господин Разумихин из романа, писанного господином Достоевским, «Преступление и наказание» называется. Я не очень большой поклонник писак, но эту книжицу как-то прочел и много умных вещей там вычитал, скажу я вам. Но по опыту своему многолетнему понял, что вранье есть причиной также и гибели человеческой, гибели души и тела. В этом деле как раз и проявилась вся опасность сего смертного греха. Вот, к примеру, почему Катерина Григорьева взялась выполнить столь неоднозначное, прямо скажем, для нее весьма опасное поручение? Это же не шутка, похитить у своей госпожи важный документ. Рубль, не слишком ли мала мзда за такое злодеяние? Чего она боялась? – тут Алексей Петрович сделал многозначительную паузу, как заправский актер. И продолжил уже иным обвиняющим тоном, точно прокурор в суде. – А боялась она того, что некогда в бытность ее служанкой в доме у Виттов, Каролина Гердовна схватила ее за руку, когда девица пыталась стащить у своей хозяйки безделушку.
– Так выходит она была настоящей воровкой, а не просто бес попутал в тот раз? – прервала Алексея Петровича Софи.