— Я спокоен, я расслабился, — звучали записанные на пленку слова, — Мысли мои ясны. Мои видения совсем не обязательно совпадают с тем, на что я смотрю. То, что я слышу, может ничего не значить для моего разума. Но я видел их город через их восприятие. Соответствовали ли виденные мною изображения действительности, неважно, я все равно спокоен, я расслабился…
Гроувнор внимательно выслушал записанные им слова, затем повернулся к Корите.
— Вот так-то, — просто сказал он.
Может случиться и так, что он перестанет слышать эти слова, но они закрепились в его сознании. И будут еще сильнее контролировать его мозг. Продолжая слушать, он в последний раз проверил энцефалорегулятор. Все получалось так, как он хотел.
Корите он объяснил:
— Я установил автоматический выключатель на пять часов. Если вы потянете на себя вот этот рычажок, — он показал на красную рукоятку, — то сможете освободить меня раньше намеченного срока. Но делать это нужно только в случае крайней необходимости.
— Что вы подразумеваете под крайней необходимостью?
— Ну, например, если нас здесь атакуют…
Гроувнор задумался. Он хотел бы, чтобы эксперимент прерывался, и не раз. Но то, что он собирался сделать, не было голым научным экспериментом. Это была игра, но от нее зависела не только его жизнь. Приготовившись, он положил руку на диск управления. И замер.
Наступил решающий момент. Через несколько секунд групповой разум бесчисленного птичьего народца овладеет частью его нервной системы. Несомненно, они попытаются взять под контроль его сознание, как уже произошло с другими членами команды «Гончей».
Он был уверен, что устоит против нескольких гипнотизеров, действующих совместно. Он не увидел у них ни машин, ни даже колесного транспорта — самого примитивного из механических приспособлений. Сначала он было подумал, что они пользуются чем-то вроде телевизионных камер. Но теперь уже точно знал, что видел город их глазами. А в таком случае телепатия как сенсорный процесс была у них так же остра, как и их зрение. Сила массового разума миллионов птицеподобных обитателей планеты могла преодолевать расстояния в несколько световых лет. Они не нуждались в машинах.
И Гроувнор даже не пытался предугадать последствий своей попытки стать на некоторое время частью их коллективного разума.
Слушая запись, Гроувнор возился с диском настройки энцефалорегулятора, слегка изменяя ритм собственных мыслей. Теперь если бы даже он захотел, то не смог бы воспринять внушения инопланетян полностью. В ритмичных пульсациях заключались все варианты — нормальной психики, нездоровой психики и безумия. Он ограничил прием колебаний тем, что на психологической диаграмме соответствовало бы норме.
Регулятор перенес колебания на пучок света, направленный прямо на изображение на стене. Если даже модель, закрепленная в луче света, оказала воздействие на личность того, чей образ был на стене, в ее поведении это пока никак не проявилось. Но Гроувнор этого и не ждал и потому нисколько не разочаровался. Он был глубоко убежден: результат проявится через изменения в тех структурах, которые они направят на него. И конечно, его нервной системе достанется крепко.
Очень трудно было целиком сосредоточить свое внимание на образе, но он заставил себя это сделать. Энцефалорегулятор стал явственно корректировать его видение. А он продолжал настойчиво смотреть на образ на стене.
— Я спокоен и расслабился. Мысли мои ясны…
В какой-то миг слова громко прозвучали у него в ушах. И тут же пропали. А вместо них послышался рокот, будто гром прогремел вдалеке.
Рокот постепенно утихал. Он перешел в ясный шорох, подобный шуму моря в большой раковине, если ее приложить к уху. Гроувнор увидел слабый свет. Он исходил откуда-то издалека и был похож на свет лампы, скрытой в тумане.
— Я еще контролирую себя, — упрямо повторял он себе. — Это ощущения, которые я получаю через его нервную систему. Ощущения постепенно становятся моими…
Он мог ждать. Он мог сидеть здесь и ждать, пока рассеется мрак, пока его мозги не начнут переводить в привычную сферу те сенсорные феномены, которые транслировала ему нервная система инопланетянина. Он мог сидеть и…
Он остановился. «Сидеть! — подумал он, — А он там что — тоже сидит?» Он удвоил внимание и настороженность. Далекий голос внушал: «Что бы я ни видел и ни слышал, имеет это смысл или не имеет, я остаюсь спокойным…»
У него зачесался нос. «У них нет носов, — подумал он, — я, по крайней мере, не видел. Так что либо это чешется мой нос, либо мне просто так кажется». Он поднял было руку, чтобы почесать нос, как вдруг ощутил острую боль в животе. Он бы скрючился от боли, если бы мог. Но он не мог. Не мог почесать нос. Не мог положить руку на живот.