За спиной девушки, в полутьме огромного кабинета, слышались тяжелые шаги, приглушаемые пушистым ковром. Профессор Бураго ходил по кабинету, попыхивая старенькой трубкой. Он был велик ростом и грузен. Большая голова с шишковатым черепом казалась еще больше от обрамлявшей ее львиной гривы седых кудрей. Такая же седая, огромных размеров борода ниспадала на широкую грудь старика.
Время от времени Бураго останавливался перед каким-нибудь из многочисленных книжных шкафов, закрывавших три стены кабинета, брал с полки книгу, сосредоточенно и вместе с тем небрежно перелистывал и ставил обратно. При этом он вовсе не заботился о том, попала ли книга на свое место. Казалось, что он делает это почти машинально. По-видимому, мысли его были далеко от того, что происходило вокруг, и даже, может быть, от того, что он искал в книгах.
Еще несколько раз пройдясь по кабинету, старик остановился перед большим стенным календарем. Это был странный календарь. Под четкими, жирно напечатанными цифрами дни были зачеркнуты и наново написаны крупным корявым почерком. Бураго стоял перед календарем и долго смотрел на него.
— Погляди-ка, Валёк, что здесь написано, — прозвучал вдруг его глубокий бас. — «В этот день моряки черноморской эскадры, оставшиеся верными Советской власти, по приказу Совета Народных Комиссаров уничтожили свои корабли, предпочтя их гибель позорной сдаче немцам…» Подумать только! — задумчиво повторил он. — Ты была тогда совсем крошкой…
Девушка подняла голову от тетради.
— Честное слово, папка, — стараясь скрыть раздражение, проговорила она, — это все-таки диссертация, хоть и «детская» с точки зрения профессора. И твои разговоры мне вовсе не помогают.
— Вечные разговоры… Пустые разговоры старика… — Он вздохнул. — А не думаешь ли ты, что твоему Александру этот листок календаря куда интереснее, нежели то, будешь ты кандидатом физических наук или не будешь? Подумай-ка: в день, отмеченный календарем, он мальчишкой участвовал в новороссийской трагедии флота…
Девушка с улыбкой отложила перо, схватила руку старика и прижалась к ней щекой.
— Ах, папа, папа. Чудак ты, право! Начать с того, что в Новороссийске все было вовсе не в «этот день»…
— То есть как это? — Седые брови старика, как две мохнатые гусеницы, вползли на лоб. Он ткнул пальцем в календарь. — Или «все врут календари»?
— Календари, может, и не врут, но ты уже три дня не отрываешь листки. Три дня ты пытаешься рассказать мне про гибель эскадры.
— Фантасмагория! — воскликнул старик. — Положительно: становлюсь стар. Впрочем, чепуха! Знаешь, из-за чего это происходит? Я никак не могу найти точку, одну единственную точку, на которую можно было бы опереться, чтоб сдвинуть…
— Земной шар? — перебила девушка отца.
— Нет… Всего только мою задачу…
— Заработался, папуля, — ласково сказала Валя и сладко потянулась. — Пойдем-ка гулять, это тебе помогает.
— Гулять?.. Да, да, конечно, это чудесно. Пойдем. Мы пойдем гулять, — с комической торжественностью повторил он и, сунув потухшую трубку в карман, улыбнулся и взглянул на Валю. — А показать?
Девушка молча глядела на отца. Она знала его и потому по выражению глаз, по тронувшей губы старика лукавой усмешке поняла, что ее ждет что-то удивительное.
— Тащи-ка чашку кипятку, — сказал он, а когда она вышла, отпер ящик письменного стола и достал из него небольшой металлический стаканчик. Это был обыкновенный алюминиевый стаканчик для бритья. Когда Валя вошла с чашкой горячей воды, Бураго поспешно накрыл стакан газетой.
Прячась за газетой, он налил в стаканчик воды и закрыл его такой же металлической крышкой.
Через несколько секунд он отдернул газету и патетически провозгласил:
— Прошу!
Валя искала глазами то, на что, по-видимому, смотрел отец. А он глядел на край стола, где только что был стаканчик. Но сколько Валя ни приглядывалась, ничего не могла увидеть: стаканчик исчез. В доказательство того, что принесенная Валей чашка пуста, Бураго жестом фокусника перевернул ее.
— Найди воду. Только не обожгись.
Подойдя вплотную к столу, Валя протянула руку и с испугом отдернула: пальцы коснулись горячей поверхности металла.
— Я же сказал — не обожгись, — повторил старик. — А теперь смелей, смелей!
Валя осторожно притронулась к горячей пустоте. Сомнений быть не могло — это был стаканчик. Вот его гладкий бок, вот крышка. Валя взяла его платком. Ощупью сняла крышку, нагнула. Полилась вода. По мере того как она выливалась, стакан остывал и снова становился видимым. Валя стояла, как завороженная, зажав в руке стаканчик для бритья. Потом она поставила его на стол, подошла к отцу и, обняв его, несколько раз крепко поцеловала.