Молчание воцарилось в столовой.
— Сейчас не это нужно, — неожиданно сказал Житков, и все посмотрели на него, а Бураго нахмурился. — Война идет пока втемную, втихую, подчас с завязанными глазами, на ощупь. Враг подл и хитер. Он проникает к нам в любом обличье, подчас и в юбке…
— К чему это, молодой человек? Что вы хотите сказать? — насторожился старик.
— Прошу простить меня, профессор, — сказал Житков. — Может быть, это и не мое дело, но…
— Не ваше дело? — вскинулся Бураго. — Так чье же, ежели не ваше? Мое личное, что ли? Наше дело, общее дело! Ругайте меня, господа, ругайте, коли заслужил. Сколько раз Саша говаривал: «Не носи, старый дурень, домой секретных вещей, не носи!» Видно, комиссара мне хорошего не хватает. Ладно, завтра же рапорт подам: пусть сажают мне на шею помощника.
Старик поглядел на стаканчик, который продолжал держать в руках. Покачал головой, улыбнулся.
Он любовался стаканчиком, словно это было редчайшее произведение искусства. Жестом фокусника поставил его на середину стола, снял крышку, сунул ее в карман. Велел Вале наполнить стакан кипятком. По мере того как стенки стакана нагревались водой, он исчезал, словно таял в облачке пара. А когда его и вовсе не стало видно, Бураго взял со стола нечто невидимое, перевернул — и вода струйкой полилась из пустого пространства в полоскательницу. Житков смотрел не отрываясь.
— Тот, кто посылал меня сюда, знал, что делает, — взволнованно сказал он, наконец подошел к старику и порывисто схватил его за руку. — С этим можно перевернуть все представления о подводной войне. Я думал, что сделал много, но, оказывается, все это ничего не стоит рядом с тем, чего достигли вы.
Старик заметно повеселел. Раскурив трубку, он большими тяжелыми шагами расхаживал по комнате и, обращаясь главным образом к Житкову, говорил:
— Добиться невидимости, хотя бы для человеческого глаза, значит произвести переворот в военной технике. Моей лабораторией кое-что уже сделано в этом направлении. Но кое-что еще и неясно. А знаете, кто больше всех полезен мне на данном этапе работы? — Бураго широким жестом указал на Найденова: — Вот он, мой противник! Именно то, что он работает над методом определения невидимого объекта комбинированным оптико-акустическим прибором, дает мне возможность проверять самого себя. Консультируя Найденова, я опровергаю свои же поиски, и не успокоюсь, пока не увижу, что опровергнуть меня уже нельзя.
— Выходит, что если вы добьетесь невидимости объекта, Александр опрокинет ваши достижения тем, что все равно сумеет найти его в пространстве раньше, чем акустики уловят его шум? — спросил Житков.
— Вот, вот! Почти так, но не совсем. Он действительно сможет определить положение в любой среде, — будь то вода или воздух, — любого предмета вне предела видимости человеческого глаза, если… если этот предмет не будет иметь моего защитного покрытия, парализующего излучение тепла.
— Все это еще раз доказывает, что ваше открытие не должно попасть в чужие руки, — сказал Житков.
— Да, да, вы правы, — произнес старик и, схватив со стола стаканчик с таким видом, славно ему угрожала опасность, понес в кабинет, ворча себе под нос: — Вы правы, вы правы, господа!
Молодые люди, посидев еще немного с Валей, распрощались и вместе вышли.
Оставшись один в кабинете, Бураго еще долго расхаживал от шкафа к шкафу.
Вынув из кармана крышку стаканчика, он внимательно осмотрел ее. Ему показалось, что в одном месте металл поврежден острым предметом. Бураго взял лупу, долго рассматривал поцарапанное место, а потом, недовольно покачав головой, спрятал крышку вместе со стаканом в потайной ящик огромного старинного бюро.
Долго сидел он, откинувшись в старом кожаном кресле, и жевал конец бороды. Потом взял перо. Поспешно набрасывая в блокноте какие-то формулы, он вырывал из блокнота исписанные листки и откладывал в сторону, под пресс. К утру, когда за окнами стал слышен визг трамваев, Бураго собрал листки, просмотрел все написанное и, напевая что-то веселое, вошел в комнату Вали.