Селезнев остановился:
— Или?..
— Все узнают, вся Россия узнает, что вы не офицер, да, да, не офицер, а…
— Ну-с, договаривайте.
— Вы не офицер, вы изменник России, вы большевик-с, милостивый государь, — задыхаясь от злобы, шипел барон.
Селезнев круто повернулся и, не отвечая, пошел прочь. Но прежде чем он успел взяться за ручку двери, за его спиной глухо прозвучал выстрел. Селезнев качнулся, вытянул руки, будто пытаясь уцепиться за воздух, и без звука упал…
В каюту вбежал испуганный Тихменев. В руке Остен-Сакена еще был зажат браунинг.
— Что, что случилось? — Увидев тело мичмана, Тихменев остановился как вкопанный. — Что вы наделали! Боже мой, что вы наделали! — простонал он, хватаясь за голову. — Боже мой, боже мой!..
Но Остен-Сакен не дал командиру времени хныкать. Подчиняясь указаниям барона, тучный каперанг послушно помог ему перенести тело мичмана в адмиральскую спальню. Труп забросали одеялами и замкнули каюту на ключ.
Вернувшись в салон, Тихменев повалился в кресло и промямлил:
— Ведь он член судового комитета! Что вы наделали!
— Завтра мы будем в море… — закуривая, мечтательно сказал Остен-Сакен. — И никакие комитеты не помешают нам спустить мичмана за борт по всем правилам похоронного искусства.
— Как бы я хотел уже быть в море! — уныло произнес Тихменев.
— Директива Эйхгорна ясна: вернуть корабли в Севастополь.
— Если бы это было так просто!
Остен-Сакен криво улыбнулся. Но то, что он в этот момент увидел, согнало улыбку с его тонких губ: прильнув к зеркальному стеклу двери так, что нос расплющился в широкий белый пятачок, на кормовом балконе стоял Найденов. Глаза его были полны испуга и любопытства. По этим глазам Остен-Сакен понял, что Санька видел все. Одним прыжком офицер оказался у двери, распахнул ее и втащил мальчика в каюту. Не прошло и пяти минут, как Санька оказался в той же спальне, где лежало тело Селезнева. Крепкие веревки стянули ему руки и ноги. Он не мог сделать ни одного движения. Тугой кляп плотно сидел во рту.
Честное слово барона
Рука барона слегка вздрагивала, когда он подносил спичку взволнованно закуривавшему командиру.
— Какая страшная оплошность! — плаксиво пробормотал Тихменев.
— Да, мальчишка мог испортить все дело, — согласился Остен-Сакен. — Удивительно, как я забыл, что эти паршивцы целый день торчали тут, на беседке. Нашли тоже время медяшку драить…
— Да, да, конечно, — покорно согласился Тихменев. — Их там было двое?
— Так точно. Вторым был наш юнга.
— Где же он?
Остен-Сакен растерянно взглянул на Тихменева.
— Вы правы. Нужно его найти.
— Боже мой, — опять застонал Тихменев, — если он что-нибудь видел!..
Но Остен-Сакена уже не было в салоне. Он мчался по проходам корабля.
Прошло не меньше четверти часа, пока он вернулся к Тихменеву, сопровождаемый Пашкой Житковым.
— Ну, дружище, рассказывай, что ты видел, — с наигранной ласковостью спросил барон, плотно затворив дверь салона. — Ты был здесь минут пятнадцать тому назад?
— Никак нет, не был, — твердо ответил мальчик.
Тихменев вопросительно взглянул на Остен-Сакена:
— Значит…
— Небось, это Санька, — весело перебил его Пашка. — На-найденов Александр, с ги-идробазы, летчик… Он тут на беседке оставался па-акурить.
— Летчик?.. Так, так… — Барон неопределенно покрутил пальцами и неожиданно вынул из кармана портсигар. — Кури.
Пашка смешался:
— Б-благодарю покорно, не курим.
Офицеры заговорили между собой по-английски.
— Великолепная идея, — сказал Остен-Сакен. — Этот парень отвезет пакет Терентьеву.
— Вы думаете? — нерешительно спросил Тихменев.
— Он может уйти с корабля, не возбуждая подозрений, — сказал Остен-Сакен и обратился к юнге: — Хочешь получить двадцать пять рублей… нет, пятьдесят?
— Это к-керенками-то? На что мне? — пренебрежительно ответил Пашка.
— Вот как, ты бессребреник?! — насмешливо сказал барон. — А что же ты хотел бы иметь? — заискивающе спросил он. — Что бы ты хотел получить? Хочешь настоящими, романовскими?
Пашка отмахнулся.
— Так что же тебе надо? — раздраженно спросил барон. — Ну, говори же: больше всего, что?
— Б-больше всего? — Пашка подумал. — Больше всего?.. Небось, не дадите…
— Командир все может, — сказал барон. — Говори же!
— Браунинг! — мечтательно вздохнул Пашка.
— Получишь браунинг! — обрадовался Остен-Сакен. — Но за это ты должен исполнить просьбу командира.
— Про-осьба просьбе рознь, — с неожиданной степенностью произнес мальчик.
При этих словах что-то похожее на добродушную ухмылку пробежало по широкому лицу Тихменева. А барон строго сказал:
— Командир обращается к тебе, потому что знает, ты стоишь взрослого матроса. На тебя ведь можно положиться? — И после краткой паузы: — Мичмана Селезнева знаешь?
— А то как же.
— Так вот: твой приятель… как его?
— Санька?
— Вот, вот. Он на шлюпке повез сейчас мичмана Селезнева на «Свободную Россию» с важным поручением. Но мичман забыл здесь еще один пакет. Нужно доставить вслед Селезневу. Можешь?
— Па-ачему нет?.. Доставим.
Тихменев пальцем подозвал юнгу.
— Видишь пакет?
— Т-та-ак точно.
— Тут важные документы. Доставишь конверт капитану второго ранга Терентьеву на «Свободную Россию».
— А вам, небось, расписку?
— Мы сделаем так. — Остен-Сакен взял листок и набросал несколько строк. — Вот слушай, что я пишу кавторангу Терентьеву: «Доставившему этот пакет выдайте браунинг с патронами». Понятно?
— Ка-ак… ка-ак… — расплываясь в улыбке, говорил Пашка. Больше обычного заикаясь, он не сразу смог договорить. — Как не понять!
Барон вскрыл конверт и быстро набросал под подписью Тихменева тоже по-английски: «Этого прохвоста — подателя сего — ни в коем случае не выпускайте с корабля». Он старательно заклеил конверт, запечатал его сургучом и передал Пашке:
— Спрячь хорошенько.
— Будьте покойнички, не потеряем! — Пашка спрятал конверт под тельняшку. Он хотел было уже идти, но вдруг остановился: — А не обманут, дадут браунинг? — спросил он Тихменева. Вместо ответа тот кивнул в сторону Остен-Сакена. Барон внушительно сказал:
— Честное слово, ты получишь свое. Но уговор: ни одна душа не знает о твоем отъезде с корабля. Есть?
— Есть!
— Вот это настоящий моряк! — сказал барон на прощание и двумя пальцами покровительственно, похлопал парнишку по плечу.
Не чувствуя под собою ног от радости, Пашка выбежал из салона.
Каждое слово, сказанное в салоне, было ясно слышно в адмиральской спальне. Связанный Санька не мог ни шевелиться, ни говорить, но ничто не мешало ему слушать. Он, как угорь, извивался на ковре, покрывавшем палубу спальни. Бился головой, перекатывался с боку на бок — все напрасно: путы оставались такими же крепкими, кляп так же плотно сидел во рту. Из салона ясно донесся стук стальной двери, захлопнувшейся за Пашкой.
— Слава богу, — произнес Остен-Сакен.
— Это мы скажем, когда Терентьев даст нам сигнал, что готов следовать за нами в Севастополь, — сказал Тихменев, в сомнении покачивая головой.
Покрытые рыжей шерстью пальцы барона не спеша переходили от пуговицы к пуговице. Он расстегнул китель, закурил и, с наслаждением затянувшись, сказал:
— Gott mit uns!
Позор изменникам России!
В ночь с 16 на 17 июня 1918 года в Новороссийской бухте началось необычное оживление. Команда линейного корабля «Воля», распропагандированная представителями Новороссийского Совета, державшего руку Кубано-Черноморской рады, поддержала Тихменева. Было решено идти в Севастополь. К морякам «Воли» присоединились команды нескольких миноносцев. Были корабли, где мнения команды разделились: одни стояли за то, чтобы топить суда, меньшинство — за поход в Севастополь. С таких судов отгребали вереницы шлюпок на миноносцы, собиравшиеся уходить, и, главным образом, на «Волю», чье решение плыть в Севастополь считалось самым твердым. Были суда, совсем или почти совсем покинутые командами.