Капитан сначала осторожно, а потом и с остервенением начал стучать в закрытое окно. Публика с видимым интересом наблюдала за происходящим. Впрочем, издалека. Зато несколько милиционеров, перекинув свои короткие автоматы на грудь, быстренько оцепили место происшествия.
Наконец, окно приоткрылось. Примерно на две трети.
— Гражданин, покиньте машину! Следуйте за мной! — беспрекословным голосом приказал капитан.
— Да пошёл ты! — раздалось изнутри.
— Гражданин, успокойтесь, и выходите из машины. Иначе…
— Что, бля, иначе? Да какое иначе? Меня уже нет! Нет Пети Шинкарёва! Я — труп! Иди, служи своему грёбаному государству! Только — без меня! Вы, вы все меня кинули! — рука в белой рубашке высунулась из окна и указала на Кремль. — Идите вы все!.. Я разорён, я на счётчике, понял, козёл? Ну, стреляй, стреляй, козёл, ещё звезду дадут!
Капитан сначала опешил, а потом сделал шаг ближе:
— Слышь, парень, завязывай! — почти участливо проговорил он. — Я тебя не трону, иди куда хочешь, только тачку свою отгони. Сейчас сюда мэр приедет.
Но Шинкарёва уже несло. Он вдруг снова высунул руку и сорвал с капитана фуражку с красным околышем, обнародовав заметную капитанскую лысину:
— Ну стреляй, мудила, стреляй наконец!
— Нет, ты меня достал, — выдохнул капитан, расстёгивая кобуру. Но, оглянувшись вокруг, решил предпринять последнюю относительно мирную попытку. Всем телом навалившись на дверцу машины, он сунулся внутрь «лендкрузера», пытаясь выхватить из рук оборзевшей жертвы дефолта свою фуражку. Он боролся за неё так, будто в этой фуражке сосредоточились в данное мгновение все его понятия о чести, достоинстве и офицерском долге.
Но, вместо того, чтобы выпустить из рук чужой, отягощенный символикой головной убор, Шинкарёв нажал кнопку стеклоподъемника. Голова и рука капитана оказались намертво зажатыми. Да так, что сам он как бы вздёрнулся вверх, а мыски его начищенных парадных ботинок уже едва касались земли. По толпе пробежало общее «ах!», а милиционеры взяли автоматы наизготовку. Но стрелять при таком стечении народа никто не решался.
Решился только Шинкарёв. Он с места газанул. Машина рванула сквозь разбегающуюся толпу. Под мостом «лендкрузер» резко развернулся. Кровь из перерезанной стеклом шеи капитана хлестала так, что за могучим автомобилем тянулся широкий, мгновенно темнеющий след.
Вырулив из–под моста, машина свернула вверх — на Серафимовича. Обезглавленный труп капитана отвалился на повороте. «Лендкрузер», не сбавляя скорости, выскочил на Большой Каменный мост, разворачиваясь влево, против потока. Завизжали тормоза. Несколько автомобилей въехали друг в друга, а «лендкрузер» чудом избежал столкновения и помчался наискосок — точно по направлению к Кремлю.
Мощная тяжёлая машина легко снесла ограду моста и медленно, словно нехотя, рухнула в воду. Толпа у театра оцепенела, наблюдая за происходящим. Вокруг трупа капитана суетились уцелевшие коллеги.
Ещё несколько долгих секунд «лендкрузер», задрав задницу, покачался на воде и, наконец, тяжко хлюпнув, исчез в глубине.
— Ничего себе за хлебушком сходил! — ошалевший Лёвка сжал голову ладонями, будто боялся за её сохранность.
— Наверное, тоже кредитов набрал, — почти спокойно констатировал Гоша и сдвинул брови.
А по Москве–реке со стороны Парка Культуры как ни в чём не бывало подбирался очередной речной трамвайчик. «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня…», — надрывался он голосом Газманова.
После летнего пекла сентябрьские жаркие деньки казались просто райскими. За ночь дом успевал остыть и благосклонно принимал солнечные лучи. О недавней пытке огнём напоминали лишь рано пожелтевшие и осыпающиеся листья яблоневого сада. Странно было наблюдать, как на стремительно лысеющих деревьях остаются этакими новогодними шишками яблоки. Огромные, красные, сладкие, словно впитавшие в себя всю жару и безумие ушедшего лета. А яблок в этом году выдалось много.
«Столько яблок… Быть беде», — неодобрительно качая головой в выцветшей голубой косынке, сообщила Кате соседка тётя Нина. Тётя Нина жила при дачном посёлке всегда, в домике у ворот, поэтому не верить ей резона не было. Да это и совпадало с собственными Катиными ощущениями. Бедой пахли и сухие листья, и сладкие яблоки, и вся эта скучная дача Сидоровых на берегу Десны, куда их с Нюшей ребята засунули в день финансового краха их «Царь–шапки». Засунули и забыли. Как это по–мужски! Уже почти три недели они с Нюшей сидят взаперти и не знают, когда кончится этот пейзанский плен.