— Чем я обязан столь неожиданным преференциям? — осторожно поинтересовался Гоша.
— Исключительно собственным талантам и порядочности. Нам, стране, нужны новые, неиспорченные люди, — Морозов расправлялся уже с третьей папиросой. Под серьёзный разговор у него обычно уходило по полпачки. — И не заикайтесь о данайцах. Здесь — точно не тот случай. Одно помните: ничто не вечно под луною. И в этом вы убедитесь не далее как в новогоднюю ночь… Итак, ваше решение?
— Когда надо принимать дела? У меня, знаете ли, жена на сносях…
— Мы — в курсе. Указ будет подготовлен и подписан в течение недели. Там — праздники. Но сразу после старого Нового года вам надо будет быть в Нефтесеверске. Принять дела. По ходу дела подберём вам хороших замов. Так что в вашем ведении будет не технологическая, а политико–стратегическая составляющая в деле руководства компанией. Мы думаем, нет, мы уверены, что вы с этим справитесь.
— Вы мне не оставили выбора, — чуть улыбаясь, пожал плечами Гоша.
— Не лукавьте, Георгий Валентинович! Не лукавьте! Ответственность за сегодняшнее решение лежит на вас. Исключительно на вас! Со всеми вытекающими отсюда последствиями! У нефтяных рек, знаете ли, молодой человек, порой очень крутые берега! — Морозов для убедительности даже поднял палец и медленно покачал им в воздухе.
Глянув в его холодные глаза, Гоша понял, что попал. Как кур в ощип. Окончательно и бесповоротно. Впрочем, о том, что абсолютно бесплатным сыр бывает только в мышеловках, Гоша старался никогда не забывать. С другой стороны и сказку о Колобке он любил с детства. И еще ребёнком сочинил для сказки иной финал, вовсе не трагический, а самый что ни на есть счастливый.
19 декабря 1999 года, ночь,
Кострома
Пить начали с восьми. Раньше Генералов не разрешал — надо было строить агитаторов. Не для агитации, само собой — закон о выборах чтился свято. Но надо было обеспечить приличную явку, единственно верное средство борьбы с соперником–коммунистом. Чуйкина в расчёт можно было больше не принимать: после операции «Х» его электоральный рейтинг снижался прямо пропорционально рейтингу известности и ему в лучшем случае светило третье место. А это место, хоть и призовое в любом другом соревновательном процессе, в выборах есть чистый проигрыш.
Правда, сам Генералов, как показалось Кате, начал прикладываться к коньячку ещё с обеда. Во всяком случае, его круглые очки запотели, а движения приобрели некоторую заторможенность. И лишь после восьми начался банкет. Приехавший Петухов выкатил штабу коробку «Реми Мартина» и ящик шампанского. Закуски было много, но вся какая–то беспорядочная: сыр, колбаса, икра, салаты и чёрный хлеб. Ну, и фрукты: пахнущие близким Новым годом мандарины, твёрдая антоновка, волосатые киви и арбуз, на проверку оказавшийся солёным.
Последняя неделя выдалась напряжённой. Открытие после ремонта Костромского родильного дома показали по всем федеральным каналам, а местная программа «Город» посвятила этому событию добрых полчаса. Нигде впрямую не упоминалось, что ремонт был сделан на деньги кандидата Чайкиной, но именно она стояла на открытии рядом с сияющим мэром и строгой главврачихой, разрезающей красную ленточку. К тому же по Костроме слух о том, кто именно спонсирует реконструкцию единственного приличного роддома в городе, распространялся исправно на протяжении последней выборной декады.
— Екатерина Германовна! Присоединяйтесь! — весёлый Генералов махал руками как ветряная мельница.
Катя с местными телевизионщиками, которые брали у неё интервью для ночных вестей, вышла из своего кабинета в снятом на время выборов офисе местного банка. Именно здесь и просуществовал, точнее, славно поработал её штаб на протяжении долгих трёх месяцев. Это было тяжёлое время, но теперь Кате казалось, что только так и можно жить — без отдыха, без выходных, работая по двенадцать–четырнадцать часов в сутки.
— Ребята, по шампанскому? — ослепительно улыбнулась Катя телевизионщикам. Те радостно кивнули.