В прошлом году попытались тайком выйти на весенней путине. Взяли хороший улов, но донес кто-то про нас. Только справились и повернули к берегу — военные катера. Всю рыбу у нас забрали. И баркасы потопили. Вплавь добирались до берега. Думали, так и в этот раз. А как нам уйти? Не уйдешь... Сердце застыло, смотрели, как приближаются пираты... Вдруг снаряд сверху просвистел! Через нас! ...! И другой! Третий! ...! — Тут речь хозяина обрела такую ядреность, которую и кроме как ...! неприлично. А он, все более возбуждаясь, вскочил и, размахивая руками, забегал по кухне: — ...! Немец один загорелся — ...! Валится набок! Другой ...! — бросил шаланду, бросил другой! ...! Другой тонет ...! А тот развернулся — и айда! ...!
Хохоча и жестикулируя, он путался в словах, досказывая руками то, что не мог или не умел выразить словами. Довольно прилично владея русским и прежде всего — его ругательной словесностью, имея в виду, что его жена и дети не знают языка, он в их присутствии пересыпал свой рассказ такими крепкими русскими словечками, от которых даже у нас вяли уши. Хохотали вместе с хозяином все: мы, его жена и дети — но все по разным поводам и причинам. Хозяин смеялся, радуясь, что миновала его и семью беда; его жена и дети радовались тому, как здорово русские моряки побили немецких разбойников; нас же больше смешил комизм ситуации: радуясь веселью хозяина, его жена и дети ведать не ведали причины нашего! веселья, не подозревая о смысле отдельных изречений, которые нас заставляли хохотать, заливаясь смехом до слез.
— Да-а-а, — немного остыв, протянул хозяин, — мы сначала не видели русских кораблей, потому что смотрели только на приближающихся немцев — с ужасом, как змею увидели, думали что с нами будет? А когда вдруг загорелся их катер, мы сразу поняли, что это русские к нам пришли. Так! На помощь... — хотел было выругаться, но сдержался.
Так закончил свой рассказ наш хозяин.
Все вышли во двор. И вдруг мы увидели, что весь рыбачий поселок в дыму — ранним утром наступили сумерки! Стоявшие до этого в бездействии шалаши теперь дымились во всех дворах! Как чумы на Чукотке! Серо-белый дым густыми клубами валил из каждого шалаша! Поднявшись ввысь, клубы дыма соединились там в единое непроницаемое облако, закрывшее собой солнце, от чего в поселке сделалось сумрачно, как, наверно, в Лондоне.
Дымился шалаш и во дворе нашего хозяина. Движимые любопытством, мы следом за семьей подошли и только теперь поняли, что все эти шалаши — не что иное, как коптильни. Посередине чума горел небольшой костер из сухих осиновых дров, прикрытый корой и сором; прорывавшиеся языки пламени тут же гасились обваливавшейся корой и мусором, потому в коптильне было больше дыма, чем огня. Вверху шалаша над костром густыми гирляндами висели связки салаки и какой-то распластанной крупной рыбы. Хозяин, хозяйка или дети подправляли костер, добавляя дров или сора, не давая, однако, разгореться костру в пламя.
После физзарядки и умывания мы сели завтракать. Но не успели разобрать столовые приборы, как открылась дверь и вошел улыбающийся хозяин, держа перед собой за концы две еще горячие вязки свежей копченой салаки, положил их перед нами на стол и с какой-то религиозной торжественностью произнес:
— Уважаемие русски офицер! Прошу принять мое ошен скромний подношение от первий кароший улов в Новом, 1945 году!
Не знаю почему, но это искреннее и благородное обращение, как электрическим током, ударило в мозг и пронизало все наше существо. Не сговариваясь, мы встали, приняв положение «смирно». Старший из нас, заместитель начальника политотдела корпуса подполковник Ященко, шагнул навстречу и горячо поблагодарил рыбака за внимание к нам, советским офицерам. Поочередно мы выходили из-за стола, и каждый крепко пожимал руку хозяину и благодарил за внимание.
Затем усадили хозяина за стол, пригласили его хозяйку, и все вместе отпраздновали наши военные победы и первую свободную путину.
БОИ ПОД ТУКУМСОМ. КУРЛЯНДСКАЯ ГРУППИРОВКА ВРАГА
Все советские острова в Балтийском море и Рижском заливе были полностью очищены наконец от немецко-фашистской нечисти, и наш корпус, передав побережье под охрану морской бригады, развернулся на юг и юго-восток в направлении Талей — Кандава — Тукумс. Войдя в состав Первой Ударной армии, мы вели здесь бои вплоть до Дня Победы и даже после него.