Она держится за руку оператора и не хочет его отпускать – в нас она, наверное, увидела островок какой-то нормальности, который ей напомнил прошлое, когда вся система координат еще не была нарушена. Что я могу ответить? Скоро. Скоро все кончится. Женщина, утирая слезы, задает какие-то следующие вопросы – про документы, про выезд, про связь, про информацию о родственниках и когда можно будет пройти на улицу Кирова. Я могу только направить ее к своему знакомому в РОВД, оно уже работает и открыто на Восточном (с гордостью, кстати, мне сообщили, что есть и главное, без чего не может работать ни одна дежурная часть – прошитая книга учета преступлений). Про РОВД – это для нее новость, но хорошая. Это начало новой нормальности.
Мы прощаемся и едем уже домой. Время – середина дня, но по моим ощущениям прошло часов шестнадцать, не меньше. Мы вымотанные, пыльные, голодные, усталые. На камере и в голове – вал информации, которую мне предстоит обработать и понять, как преподнести редакции. Сколько сюжетов получится сделать из всего этого? Два? Три? Больше? Что оставить на утренний выпуск, а что на вечерний?
В этих раздумьях мы проезжаем крайние дома, сожженные. Все крайние дома пострадали больше всего. Находящиеся в центре микрорайонов пострадали гораздо меньше, многие (действительно многие) – не пострадали вообще, но их никто не показывает – сгоревшие выглядят, конечно, эффектнее. Мы пропускаем несколько военных грузовиков – для этого надо остановиться.
Я смотрю по сторонам – сгоревший ряд автомобилей напротив подъезда девятиэтажки, за которыми открывается море, сверкающее, безмятежное, безбрежное. Его спокойствие и диссонирует с происходящим, и в какой-то мере компенсирует, оттеняет его ужас.
Грузовики проехали, нам можно ехать. Но я не трогаюсь – что-то привлекло мое внимание у крайнего подъезда, и я не могу понять, что именно. Выхожу из машины. Только подойдя вплотную, понимаю – весь двор усыпан битым кирпичом, кусками бетона, арматурой, рваными железками. Кусками земли, расщепленными деревяшками, палками, стеклами. Гильзами самого разного калибра и патронами. Обычно – после окончания боевых действий – здесь же валяются и выстрелы к гранатомету и БМП-2, которые не успели израсходовать, но их нет – такое, конечно, собирают. Но и всего остального, что тут должно быть, нет тоже. Чистый асфальт, хотя бы квадратный метр которого не говорил бы о войне, за этот месяц я тут вижу впервые. Кто-то метлой или веником аккуратно подмел все пространство у подъезда и вокруг машин – тоже. Совершенно нежилого подъезда, но жильцы которого уже сделали первый шаг, чтобы он вновь стал жилым.
Мне очень много пишут, в том числе и мои друзья, желая, чтобы с моих глаз «спала пелена» и я наконец осудил бы войну. Никто из обращающихся с этими призывами не хочет услышать и понять, что войну я осуждаю, да еще побольше, чем они, наверное, потому, что вижу сейчас каждый день ее страшные последствия, не с дивана, а своими глазами. И в Донбасс в командировки я начал ездить задолго до событий последнего месяца. И все это время здесь была война. Никто нормальный в принципе одобрять ее не может. Происходящее сейчас – завершение длящейся восемь лет шизофрении и окончание тридцатилетнего периода неопределенности, когда все усиленно делали вид, что Россия может не быть Россией. Россия будет Россией, поверьте, это видно здесь, и вам скажут об этом большинство людей. Я говорил многократно и повторю еще раз: Россия – это не РСФСР, мы сейчас переживаем период трансформации нежизнеспособных и абстрактных советских границ к реальности.
Происходящее – не результат 2014 года, это результат целой цепочки провокаций и обмана, нежелания слышать голос нашей страны, а желание, наоборот, всеми силами зафиксировать ее в нижней мертвой точке. Есть такое понятие в механике. Но неумолимое движение вверх началось, как бы и кому этого ни не хотелось. Большой привет бескровному развалу СССР, который догнал нас спустя столько лет. Сегодняшние события были запрограммированы тогда, и сама Украина выбрала худший из возможных для нее путей – путь ненависти и разделения собственных людей, а не объединения их общей идеей.