Пользоваться базой данных было одно удовольствие, особенно для Максима: с его уровнем допуска, с его высшим приоритетом, здесь не было запретных уголков. Первоначально Максим не понимал, что же от него требуется, что нужно искать, на что обращать особое внимание. Игорь Валентинович его успокоил: «Просто прогуливайся. Смотри вокруг, читай что покажется интересным». И Максим прогуливался. Перемещая двумя пальцами встроенный в подлокотник миниатюрный джойстик, он бродил по коридорам, выполненным в строгой, но не лишенной определенного изящества графике, под ярко вспыхивающими надписями типа: «Архив Службы информационного обеспечения», «Массивы Отдела социологического прогнозирования», «База данных сектора „Эталон“. Изменения в базе данных исключены!». Максим штудировал непонятные ему отчеты, инструкции и рекомендации, приказы и доклады, расшифровки стенограмм заседаний Военного Трибунала, распоряжения Главнокомандующего, списки награжденных и разжалованных; знакомился с техническими описаниями и спецификациями на оборудование; не без смущения просматривал личную переписку — необъятный массив; подробно изучал уставы и летопись Корпуса, выяснив, например, что КОЗАП существует вот уже более трех столетий биологического времени — весомый срок. Самыми интересными, самыми впечатляющими оказались для Максима сухо без эмоций написанные рапорты о выполненных заданиях. Ребята дрались, ребята дрались не на жизнь, а на смерть. И за суконным лаконизмом очередного рапорта Максиму мерещилось ослепительное сияние Подвига, поистине героического самозабвенного поступка во имя Идеи, во имя Великой Эпохи.
Великая Эпоха существовала в истории мира; она существовала вопреки жестокости и прагматизму Вселенной; одним своим существованием она доказывала всем и каждому, что есть еще один путь, кроме серого безвыходного кружения по спиралям Истории, и хотя коротка была эта эпоха, короче вспышки — более прекрасной, более благородной эпохи не было на пути человечества. И ради этого стоило жить. Ради этого стоило драться.
Бесцельное, казалось, блуждание по лабиринтам базы данных пошло Максиму на пользу. Очень скоро он стал хорошо представлять организационную структуру Корпуса, его иерархию, назначение секторов и служб. Все было здесь упорядочено, подчинено требованиям целесообразности и результативности. Накладок, ошибок, сбоев почти не происходило, а если вдруг и случалось что-то подобное, бойцы Корпуса слаженно и быстро тушили не успевающий набрать силу «пожар». Не могло здесь идти и речи о таких чрезвычайно злободневных проблемах родной Максиму реальности, как межнациональный конфликт, сегрегация национальных меньшинств: у солдата Корпуса имелся только один повод для претензий к другому солдату, в случае если этот другой недобросовестно относился к исполнению своих прямых обязанностей. Однако и тут прецеденты случались крайне редко, и обычно после разговора с опытнейшими психологами из особого отдела замеченный в этом проступке возвращался к работе с удвоенным рвением.
Здесь никогда никто не слышал таких слов, как «коррупция», «проституция», «наркобизнес» и «мафия бессмертна». Здесь не было развязной шпаны; здесь не было «хозяев жизни», разъезжающих на шикарных «лимузинах» и поплевывающих на нищих жалких старушек, пересчитывающих каждый медяк до пенсии; здесь не было места лжи; здесь не было места предательству. Здесь был коммунизм, здесь был мир мечты Максима.
И к его несчастью, Максим был чужаком здесь.
Он надеялся, что неприязнь когда-нибудь пройдет; что когда-нибудь и его назовут своим, но всерьез говорить об этом было пока рано.
Максим чувствовал себя очарованным укладом жизни в Корпусе. Как-то раз он задался вопросом, а почему, собственно, Корпус при всем его могуществе, при всех своих неисчислимых ресурсах как в личном составе, так и в боевой технике не поможет другим эпохам достичь похожего уровня, такого же наиболее разумного из всех возможных жизнеустройств. Ответ сыскался быстро. В банке данных служб технического обеспечения Сектора «Коррекция». Ответ удручал и не оставлял камня на камне от надежд на скорый и эффективный экспорт коммунистической революции в страны и эпохи. А проблема заключалась в природе Времени.
Дело в том, что образовать новую реальность в потоке Времени достаточно легко: вносишь некое изменение в уже существующий вектор внешним воздействием, и вектор немедленно выпускает боковую альветвь. Нет препятствий и для того, чтобы приложением определенных мощностей поддержать стабильность альветви, не дать ей скользнуть в небытие на Темную Сторону Времени, «отсохнуть», или войти в чреватое взаимной аннигиляцией соприкосновение с другой альтернативной ветвью. Однако совсем невозможно прогнозировать, как будут развиваться события в этой новой реальности, приведет ли в конце концов внешнее воздействие к долгожданному результату. Если нет, придется снова вводить поправки, удерживать в равновесном состоянии все новое количество альветвей, и все это до тех пор, пока число альветвей на промежуток времени не достигнет критического и не произойдет так называемый хроноколлапс, когда разом будут выброшены в ничто все новообразовавшиеся альветви на участке, а то и пострадает сам вектор, что в данном случае недопустимо по вполне понятной причине. Время терпит совершаемое над ним насилие, пока насилие это находится в допустимых пределах. Шаг за предел — и вселенская катастрофа.
Гораздо проще и надежнее поддерживать в неприкосновенности отдельно взятую эпоху. Это тоже в некоторой степени противоречит природе Времени, но пока все в пределах допустимого и существованию Корпуса ничто не угрожает.
Несколько позже, обратившись к архивам, Максим обнаружил, что есть и еще одна причина, из-за которой Корпус никогда не предпринимал попыток заняться экспортом своего образа жизни. Такой причиной стала воля Вождя. Когда-то, еще на заре теоретических разработок, Вождь сказал, медленно и весомо выговаривая слова: «Что там будэт в будущэм нас нэ интэрэсуэт. Главноэ, чтобы настоящее принадлэжало совэтскому народу». Данный исторический факт свидетельствовал не в пользу «отца всех времен и народов», скорее он говорил о его бесконечном эгоизме, но с другой стороны, он все-таки был по-своему прав. Будущее оно, действительно, в будущем, важнее существование Великой Эпохи уже сегодня, сейчас. К тому же коммунизм все-таки существовал, хотя бы и здесь, в стенах Корпуса, но существовал на самом деле.
Всерьез заинтересовавшись историей КОЗАПа, Максим, перерыв горы информации, сделал поразительное открытие. Суть открытия заключалась в следующем. Действительно стабильным образованием в рамках Хроноса является замкнутое само на себя кольцо или петля (если более точно — аналог петли Мебиуса в четырехмерном пространстве, топологи называют его бутылкой Клейна). В сущности, само Древо Времени — это тоже петля, только бесконечно большого радиуса. Нарушить стабильность петли очень трудно. Терминатору из американского фильма это, например, не удалось. Целостность петли часто бывает неявной, особенно если петля имеет естественное происхождение (флюктуация поля Хроноса). Кроме всего прочего такие петли могут находить широкое применение для обновления устаревающего оборудования или для ускоренной подготовки личного состава. В Корпусе это делалось так. В специальную камеру, образующую петлевой поток локального времени, укладывается, к примеру, новенький автомат Калашникова. Через шестьдесят секунд тот же автомат вынимается из камеры. Теперь в камере находится сколь угодно много автоматов Калашникова. Достаточно сместить выход из петли по ее звеньям на секунду назад — и вот перед вами снова новенький в смазке и готовый к бою АКМ.