Конечно, не обходилось без недоразумений. Конечно, не обходилось без эксцессов. Конечно, не обходилось без разногласий и официальных нот. Но все это было решаемо, все это в конце концов улаживалось. Люди привыкли жить в мире. Война началась не по вине людей.
Сферы…
Поначалу Вячеслав долго не мог понять, кто или что имеется в виду. Объяснения могильщиков не слишком помогли делу. В конце концов, он выяснил, что Сферы — это не организация и не нация, Сферы — это вообще не люди, Сферы — это Сферы. Судя по всему, они пришли извне. Откуда? Точно неизвестно.
Куда? В Понедельник, в Завтра. Что они представляют собой — тоже неизвестно. Конечные цели Сфер? Нет ясности в этом вопросе.
Но из-за Сфер началась война. Война идет по Понедельникам, а остальным Дням приходится хоронить мертвецов. Сферы… Сферы…
Что-то было знакомое для Вячеслава в этом образе бездушных всепроникающих сфер. Что-то очень знакомое…
Он не сумел поймать ускользающий образ-воспоминание и обратился к Нормали за помощью.
«Версия, — откликнулась Нормаль. — Здесь действует научная миссия Всадников времени».
Ну конечно!
Все сразу встало на свои места.
Всадники! Ведь он сам, Вячеслав Красев, когда-то называл их Сферами.
Всадники… Научная миссия Всадников.
Теперь он мог только посочувствовать местному человечеству. Оно сделало поразительное открытие, связанное с природой Времени. Этим оно спасло себя от последствий демографического взрыва, но и этим же оно привлекло к себе внимание Всадников, могущественных бесчеловечных властителей и охранителей Времени. Всадников никогда не интересовали дела людей, никогда не волновали проблемы человеческой этики или морали. Привлечь к себе их внимание было опасно, очень опасно, потому что никогда нельзя было предсказать, чем это внимание обернется. Красеву когда-то повезло. Всадники проявили желание говорить с ним, но здесь, судя по всему, другой случай. Здесь — научная миссия. И добром это не кончится.
Красев мог только посочувствовать миру Дней. Против Всадников нет защиты. Не придумано. И не будет никогда придумано. К тому же местное человечество, судя по примитивной, склепанной на скорую руку бронетехнике, давно уже разучилось правильно воевать. Но в конце концов они обретут опыт, вспомнят хорошо забытое старое: чего-чего, а как делать оружие, человек быстро вспоминает. Но что-либо существенное противопоставить силе Всадников они все равно не смогут.
Красев мог бы дать местному человечеству совет. Он мог бы сказать им: сидите, ребята, и не рыпайтесь. Пережидайте, как непогоду. Но догадывался, что вряд ли его слова возымеют хоть какое-то действие, даже в случае если его посчитают настоящим божеством и тут же на месте канонизируют. Да и не хотелось давать ему такого совета, потому что будучи все-таки плоть от крови существом человеческим он понимал их, понимал их желание защитить свой мир, свою жизнь от бесцеремонного вторжения.
Однако и задерживаться здесь он не видел для себя особой необходимости. Теперь он знал, как сумел его двойник, давно с пристальным вниманием наблюдавший за деятельностью Всадников на Светлой Стороне Времени, отправить его сюда, в странный непривычный мир Дней. И главное — Вячеслав теперь знал, как ему отсюда выбраться.
Ведь эффект перехода не распространяется на неживые объекты и объекты низшей организации, не так ли?
«Отличная идея», — поддержала Нормаль.
Вячеслав, глядя на ожидающих его дальнейших вопросов могильщиков, на платформу с мертвыми телами, задумчиво кивнул. Ему не хотелось снова умирать, но это был единственный выход.
ПОНЕДЕЛЬНИК ПЯТЫЙ
«Это трудно объяснить непосвященному человеку. Один мир фактически переходит в другой совершенно случайно. По существу, природа бесконечности такова, что кажется, должно существовать бесконечное число близких линий, по которым мы непрестанно перемещаемся. Обычно здесь нет видимых отличий, и мы не замечаем их примерно так же, как не замечаем того, что движемся из одной временной точки в другую в процессе нормального возрастания энтропии».
18 сентября 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTB-01.14.S
Их держали под замком на хлебе и воде уже неделю — Игоря и того странного человека в дождевике, который появился вдруг на пороге представительства Клуба Альтруистов, разом взорвав приобретший относительную устойчивость мир Бабаева. В физическом смысле незнакомцу досталось тогда крепче, чем Игорьку, и первые сутки он провалялся в беспамятстве, но не бредил, а лишь болезненно постанывал. Почему-то никто здесь не удосужился привести к раненому врача.
Их держали под замком в подвале, и подвал этот был как подвал, ничем специально не оборудованный — сразу становилось ясно, что не тюрьма, а обыкновенный подвал в обыкновенном доме: здесь было жарко и сыро; подтекали трубы, проходившие под самым потолком, но вообще было достаточно светло и чисто; крыс, по крайней мере, не наблюдалось.
Воду в алюминиевом ведре и краюху хлеба раз в день приносил хмурый здоровенный дядька: седой и с примечательно большими ушами, в замызганном, некогда пестром, протертом на локтях до дыр халате и в шароварах непривычного покроя. Дядька молча ставил все это хозяйство перед дверью и сначала уходил куда-то с другим ведром, заменявшим узникам парашу, и только уже после этого отдавал Игорю хлеб, возвращал два традиционных ведра.
Но в конце концов странный товарищ Игоря по несчастью как-то сам собой оклемался, и на третий день уже смог прогуляться по камере, кряхтя и поглаживая бока. Бабаев попробовал немедленно выяснить, кто он такой и как оказался в резиденции Клуба Альтруистов, но незнакомец на его торопливые и зачем-то шепотом заданные вопросы отвечать не соизволил; и Бабаеву ничего не оставалось, как отвязаться пока со своими расспросами и дожидаться того момента, когда незнакомец сам захочет все объяснить.
Время текло медленно; заняться здесь, в этой импровизированной камере предварительного заключения, было решительно нечем; неопределенность положения угнетала, давила на психику, и в результате незнакомец тоже устал играть в молчанку и как-то на четвертое утро пленения, прохаживаясь и поглаживая, спросил:
— Ну и как тебе это нравится?
Игорь встрепенулся и вскочил. Но незнакомец смотрел в сторону с независимым видом, и Бабаев решил было, что ему послышалось. Однако незнакомец вдруг резко повернулся на каблуках — в уверенном движении его Игорю померещилась угроза, он даже отшатнулся — но тут же снова этот странный человек расслабился, потянулся, зевнув широко, и продолжил:
— Из князи — в грязи, а?
— А кто вы такой? — Игорь не хотел этого, но контрвопрос его получился в вызывающей интонации.
— Я? — незнакомец улыбнулся кривой, очень нехорошей улыбкой. — Тебе мое имя все равно ничего не скажет. Но!.. Если ты так нуждаешься в метке, зови меня Милордом, — он неожиданным плавным движением выставил руку вперед и вверх, и покрутил в воздухе кистью; Бабаев так и не понял, что должен был символизировать собой подобный жест.
Милорд, прищурившись, покачал головой. Улыбка его чуть выправилась.
— Именно так , — сказал он мечтательно, — именно так меня когда-то называли…
— А меня зовут Игорь…
— Бабаев, — закончил за своего визави Милорд.
— Откуда вы?.. — но тут Игорь спохватился, вспомнив, что буквально вчера, перед тем, как изложить очнувшемуся незнакомцу скудную информацию из первых рук и задать свои вопросы, он для начала представился.
— Игорь Бабаев, — повторил Милорд. — Из новообращенных, а?
— Я — Альтруист, — заявил Бабаев гордо.
— Вижу, что не валенок, — отвечал Милорд.
Он вдруг подмигнул Игорю. Бабаеву не понравился этот мимический жест. За тем, как подмигнул ему Милорд, казалось, кроется нечто заведомо дурное, по-человечески противное натуре любого Альтруиста. Бабаев от внезапной озабоченности сразу же потерял нить и не знал, что сказать на «валенка».