Они могущественны. Для них не существует более непознанных граней Вселенной. Единственное, что еще может занять и удивить их, — это исключение из давно определенных и сформулированных правил. И Красеву повезло стать таким исключением. Только по этой причине Всадники проявили желание разговаривать с ним. Красев сумел сделать то, чего не удавалось сделать никому на протяжении существования всего человеческого рода. Красев сумел перепрыгнуть через Барьер, установленный Всадниками в семьсот девяносто шестом столетии от Рождества Христова, в период окончательного упадка Хроносоции, для защиты своего мира от проникновения людей из прошлого. Вячеславу помог уникальный принцип, положенный им в основу работы Машины Времени, в корне отличавшийся от всех других известных принципов. Он перепрыгнул через Барьер, даже не заметив его присутствия…
Он видел…
…Красев раскрыл люк и вдохнул полной грудью воздух будущего. Воздух будущего показался ему затхлым. Джулька заскулил, путаясь под ногами и дрожа всем телом.
— Ну что же ты, Жулик? — подбодрил его Вячеслав, сам заметно нервничая. — Трус какой, не подумал бы, — и сам сделал первый шаг.
Он не увидел ни темно-красного неба, ни солнца — «кровавого и огромного, неподвижно застывшего над горизонтом», ни «темно-коричневых скал, покрытых ядовито-зелеными лишайниками», ни отлогого берега; не увидел чудовищных крабов и огромных белых бабочек. Уэллс ошибался. Темнота и затхлость царили в мире будущего. Как где-нибудь в захламленном чулане.
Вячеслав огляделся, напрягая зрение, но в первые минуты ничего не увидел, кроме пятен фосфенов в глазах. А потом чернота впереди и правее словно бы загустела, приобрела вещественность, форму — шаровидную, да? — и в сознание Красева разом ворвался сокрушительный поток образов, причудливых ассоциаций, странных мотивов. Всадник говорил с Красевым. И вопросы коснулись лица.
И еще одно уловил Вячеслав: за спиной стоял какой-то человек; и в момент совершенной открытости, а со Всадниками нельзя разговаривать по-другому, он понял, что человек этот близок ему, ближе родителей — это он сам…
Он видел…
…Вряд ли Всадники это запланировали. Но мир их устроен таким образом, что даже тень желания любого разума там исполняется немедленно, реализуется в лучшем виде. И возможно, что желание как-то наградить Вячеслава у них возникло. Они подняли Красева до уровня, сопоставимого с их собственным. Или же им было просто удобнее беседовать с подобным себе? Но и не только его одного. Для Всадников, в принципе, было безразлично, кто перед ними: человек и собака из ХХ века не представляли для них разницы. И уж тем более не углядели они различий между Вячеславом Красевым из реальности ISTI-58.96.А и Вячеславом Красевым из новообразовавшейся альветви ISTI-58.74.S, тем более, что последняя разница эта определялась вовсе не биологическими признаками (в биологическом смысле эти двое были совершенно идентичны), а психологическими. Один из них был вольным Путешественником во Времени, самостоятельно, по доброй воле избравший новый для себя путь; другой же — беглецом из мира, который на данный момент усилиями Корпуса перестал существовать. Из страшного мира. Они встретились за Барьером — две ипостаси одного человека, получив равное могущество, и там же пустило первый росток их противостояние друг другу…
Он видел…
…Красев не знал, сколько прошло времени с той минуты, когда с ним заговорили Всадники. Просто в какой-то момент многоцветный сон этого контакта прервался, и Красев обнаружил себя, сидящим на холодной сырой траве под прозрачным звездным небом, в родном векторе реальности, в начале XXI века. Теперь ему предстояло очень много интересного узнать о себе, о своих новых возможностях, и о своем двойнике. Он многое приобрел благодаря Всадникам. Но верного дорогого друга, пса Джульку, опять потерял. И теперь, может быть, навсегда…
Он видел…
…Двадцать семь лет он провел в изучении свойств и особенностей Времени. Двадцать семь лет уже длилось его плавание по океану Хроноса, и он сам задавал направление движения. Собственно, теперь у него не было определенной, четко выраженной цели в жизни, и он просто жил, стараясь быть полезным миру людей. Он многое повидал за эти двадцать семь лет, но воспоминания о них были гораздо более свежими, и они гораздо быстрее проскользнули в мозгу оживающего среди развалин человека, растворились в вялой дреме. Он вернулся в исходную точку.
Он снова был жив теперь. Он проснулся. Он открыл глаза.
Он встал.
Вокруг была ночь. Ночь Понедельника. И вокруг были развалины. Темноту прорезали вспышки выстрелов из тяжелых орудий.
Красев потянул воздух носом.
«Нормаль, — позвал он, — ты их чувствуешь?»
«Без сомнения , — доложила Нормаль. — Всадники здесь. Они близко ».
Красев подумал, что наверное стоило бы здесь пожить какое-то время, присмотреться к этой реальности по примеру Всадников, но тут же остановил себя, потому что сейчас у него были дела поважнее научных изысканий.
«Веди, Нормаль, — приказал он. — Я хочу говорить с Всадниками».
18 сентября 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTB-01.14.S
— …А нам достался прыткий пленник! — заявила Александра фон Больцев, проходя в подвальное помещение вслед за Азефом. — Смотрите, судари, он задумал самый настоящий побег!
И добавила привычно ожидаемое:
— Как это романтично, не правда ли, милая?
— Конечно, — покорно отвечала Вера.
Ей не хотелось в подвал. Ей не хотелось во всем этом участвовать. Но и воли к сопротивлению в стремительно накативших событиях у нее уже не осталось.
Протасий, маленький и сухонький пытчик с глазами, полными темного веселья, чуть поклонившись, пропустил ее вперед, и Вера пошла за Александрой фон Больцев, шагнула в душное, насыщенное запахами человеческих миазмов помещение.
Пленников было двое. Один, молодой мальчишка, ворочался на полу; кровь обильно лилась ему на глаза из рассеченной точным ударом брови. Другой, рыжий и высокий, тоже еще не старик, хохотал (на грани истерики), сидя по-турецки на своей койке.
Судя по всему, этот второй гораздо более ценный язык, чем первый. Он-то и будет главным объектом приложения сил для всей команды, поняла Вера. И этот язык должен будет заговорить, для чего разведка Империи не побрезгует ни одним из существующих в природе методов выбивания информации.
Александра фон Больцев сочла необходимым сразу преподать этому второму урок. Она кивнула Азефу:
— Пусть он замолчит.
И тот, тяжело ступая, пересек помещение, сделал без замаха рубящее движение рукой, после чего пленник поперхнулся собственным смехом, скорчился и часто задышал.
Вера отвернулась, делая вид, что ее интересует подвальный интерьер, хотя на самом деле смотреть здесь было особенно не на что. Ей казалось, что готова она все отдать, лишь бы очутиться от этого подвала, от деловито разворачивающихся сослуживцев за тысячу, нет, за сто тысяч километров. То, что должно было произойти здесь, в духоте и смраде, настолько противоречило всем ее представлениям о морали, настолько не стыковалось с ее взглядами, что рисовалось дурным сном — а что еще это может быть, как не сон?
«Я давно уже умерла, — думала Вера, — тогда под развалинами нашего дома, вместе с отцом и другими. Я давно умерла, и здесь — первый круг ада… И сколько их еще впереди?..»
Протасий по знаку баронессы начал свои приготовления. Он щелкнул пальцами — очень так театрально — и двое его сумрачных помощников принялись распаковывать реквизит предстоящей драмы. На сцене появились, тускло отсвечивая, какие-то хитроумные приспособления из нержавеющей стали, более всего напоминающие инструменты из кабинета зубного техника — все миниатюрное, все по индивидуальному заказу, весьма эффективное в применении.