Внезапно там, в издыхающей громадине, распахнулся люк, и наружу выпрыгнула человеческая фигурка в черном. За ней — еще одна. И еще. Маврин запустил ракету, и теперь этих троих было видно, как на ладони. Они открыли огонь из короткоствольных автоматов.
— Вот уроды, — сказал Марат.
— Декорация, — прошептал Валентин.
Он тоже начал стрелять. Прерывистые огненные цепочки схлестнулись на черных фигурках. Двое автоматчиков одновременно сорвались, упали с корпуса механического уродца вниз. Третий что-то кричал, потом нырнул обратно в люк.
— Вперед!
Все побежали.
Валентин поднялся, побежал, прихрамывая, вслед за Маратом к спуску в ущелье.
Ущелье было наполнено едким кислым дымом. Под брюхом уродца искрило; с механическим скрипом распрямилась одна из его многочисленных лап.
— Эй, выходите, свиньи! — закричал Маврин в проем люка. — Выходите! Иначе забросаем гранатами. Выходите, мать вашу!
— Не стреляйте. Сдаюсь.
В проеме люка появилась голова. Вылетел и упал, гремя, автомат, потом с поднятыми руками вылез его хозяин.
— Все, что ли?
— Больше никого нет.
Незнакомец с осторожностью, боясь оступиться, слез с корпуса машины на землю, выпрямился. Роман и Игорек подступили с двух сторон. Роман ловко, закинув автомат за спину, обыскал пленного, снял с него, расстегнув пряжку ремня, нож в ножнах, подтолкнул в спину. Потом Маврин самолично забрался на корпус механического уродца, заглянул не без опаски в люк, швырнул внутрь пару гранат — для верности. Внутри рвануло.
Затем Маврин обратился к народу:
— Все по местам! Ефремов, Мальцев, пленного — к Старику. Головой отвечаете.
Валентин сменил обойму на карабине. «Мальцев» — это к нему. Второго Мальцева здесь не было. И не будет. Вместе с Романом они повели пленного наверх, в городок.
— Как тебя зовут? — спросил Роман.
Конвоируемый, чуть обернувшись на ходу, посмотрел на него. Вблизи автоматчик не представлял из себя ничего устрашающего. Был он грязен, от него пахло. Еще его заметно трясло. Крупная нервная дрожь. На вопрос он ответил незамедлительно, не решился перечить:
— Жорой мама назвала.
— На кой хрен вы сюда приперлись?
— Рекогносцировка. Босс давно этой территорией интересуется.
— Босс? Что за «босс»?
— О-о, босс — это босс. Тут уж и сказать нечего, хер ему в задницу.
— За что ты так его не любишь?
— А за что его любить?
— Тебе-то, наверное, лучше знать?
— Сволочь он, — Жора сплюнул. — Хапуга. Как до Пришествия хапугой был, так и теперь хапугой заделался. Только теперь возможностей больше. Гарем завел… А мы для него — говно, пешки.
— Что же ты у него служишь? Сделал бы ноги.
— Издеваешься? Куда?! Босс кормит, босс поит, босс учит машинами управлять. Эти машины сейчас — сила! И сам босс — это сила. Вы-то, небось, от своих хозяев далеко не бегаете?
— У нас хозяев нет. У нас — демократия, — сказал Роман гордо.
— Так я и поверил, — Жора хмыкнул. — Теперь и слово такое забыли.
— Ну ты…— озлился немедленно Роман. — Трепись, да знай меру!
Жора после этого счел за лучшее промолчать, но всем своим видом показал: вот она ваша хваленая демократия, хер ей в задницу.
Они отконвоировали Жору до дома Старика. Роман постучался.
— Входите. Открыто.
Старик в расстегнутом кителе сидел за столом. Наташа хлопотала с самоваром. Старик спросил:
— Что у вас там случилось? Я слышал выстрелы. Докладывай, Роман.
— Очередного механического стрекозла поджарили, — отрапортовал Ефремов весело. — Взяли вот «языка».
— Очень хорошо, — Старик встал, глаза его заблестели. — Молодцы. Никто не пострадал?
— С нашей стороны без потерь. Чисто прошло.
— Молодцы. А вы присаживайтесь, молодой человек, — обратился Старик к пленному. — В ногах правды нет.
Жора сел, откинулся на спинку стула, вытянул ноги, трясущиеся руки завел за спину.
— Ты, Роман, свободен. Спасибо. А ты, Валентин, останься. Побудь, пожалуйста, за дверью. В случае чего я тебя позову.
— Слушаюсь.
Бок о бок с Романом Валентин покинул комнату, успев услышать, как Старик гонит Наташу:
— Иди, иди, милая. Позже чай будем пить.
Валентин снял карабин, прислонил к стене, сел на ступеньку перед дверью.
— Закурить е? — спросил Роман, не спеша уходить.
Валентин полез за кисетом. Свернули по «козьей ножке», закурили.
— Лихо мы их сегодня, — все не мог остыть Роман. — Только щепки летели.
Валентин не смотрел на него. Пусть говорит. Декорация.
— И чего с ними старикан треп разводит? — Роман затянулся, глядя на звезды. — Я бы таких придурков на месте… Мало им Пришествия. Лишний бардак разводят. Босс там у них какой-то выискался.
— Он от своего не уйдет, — заметил Валентин, имея в виду Жору.
Этим всегда кончалось: сначала Старик допрашивал «языка», потом его отводили к оврагу за поселком (Валентин отводил) и там… Кто не с нами, тот против нас; и чтобы потом не было проблем с волком, который в лес смотрит. Жестокая реальность нового мира. А для Валентина — правила игры, которую ему навязали.
— Ну ладно, пойду, — сказал Роман, вставая и потягиваясь. — Сторожи! — с усмешкой бросил он Валентину напоследок.
Шумно перекликаясь, возбужденно обсуждая подробности победы, остря напропалую и хохоча над собственными шутками, протопали мимо ребята из ночного наряда. Маврин отпустил одну роту, не ожидая, видимо, повторения. Валентин позавидовал: сейчас придут в казарму, завалятся спать. Глаза у него слипались. Но тут же себя одернул. Какой, к черту, «спать»! Выключат их и поставят в пыльный чулан. Манекены ходячие. Декорация!
Валентин встал. Походил, пару раз отжался от ступеньки. В голове несколько прояснилось. Потом снова уселся, прислушался к бубнящим за дверью голосам. Слов было не разобрать, однако слышно: вот говорит старик, а вот сейчас — пленный.
«Кто мешает и тебе пойти спать? — спросил Валентин самого себя. — Кто сказал, что ты все время должен играть по правилам? И зачем тебе это — играть по правилам?»
Он задавался похожими вопросами неоднократно, но всякий раз приходил к выводу, что лучше не мучаться, плыть себе спокойно по течению.
«Ладно, — мысленно говорил он невидимым наблюдателям (тем самым, что по теории должны были следить за ним, оценивая его поступки, анализируя реакции). — Ладно, поиграем в ваши игры. С вами хоть интересно».
Не мог он не отметить их мастерства — ни разу не поймал на перестановке декораций, все выглядело до предела натуралистично. Были, конечно, проколы: поторопились в первом же акте убрать жену и сестру — он сразу понял зачем: хорошо и давно знакомого человека невероятно трудно подделать. Но самый главный, самый большой прокол, выдававший наблюдателей с головой, состоял в том, что ситуации, в которой Валентин оказался, ни в коем случае быть не могло. Не могло всего этого быть. Мировоззрение Валентина ситуацию не принимало, отторгало со всей возможной силой. Он не хотел верить в то, что мир сошел с ума. Чтобы не сойти с ума самому.
— Валентин!
Надо идти. Старик зовет.
Валентин швырнул окурок, встал и вошел в дом. Наташа снова возилась у самовара. Старик аккуратно сворачивал карту. Пленный сидел в прежней позе; на губах его застыла задумчивая улыбка.
— Валентин, проводи его, — приказал Старик. — Пусть пока поживет в гостинице. В пятом номере.
Это был код, хорошо Валентину знакомый. Номер пятый несуществующей гостиницы означал для пленного овраг. Но тот, конечно, ни о чем подобном не догадывался.
Жора поднялся.
— Приятного аппетита, — сказал он Старику вежливо.
— Спасибо, спасибо, — скороговоркой ответил Старик, усаживаясь за стол.
Наташа поставила перед ним чашку и банку с вареньем.
— Пшел, — Валентин толкнул Жору к выходу.
— А помягче нельзя? — Жора все еще улыбался. — Я ведь и обидеться могу.