Девяносто девять процентов населения они угробили в первые годы обустройства. И это, кстати, тоже вписывается в общее представление о происходящем. А ты бы потерпел муравьев или тараканов в своем доме? Сразу побежал бы покупать дихлофос или китайский карандаш. Выжили только те, кто попрятался по щелям и укромным местечкам. Но и они обречены, видимо. Все мы обречены на скорое вымирание…
— Но почему? Почему?! — внезапно и отчаянно закричал Резвый.
— Это наказание за самонадеянность, — ответил Валентин жестко. — За самомнение наше непомерное. Нам казалось, что мы разумны и знаем абсолютные истины; не всегда следуем им, но знаем. А в действительности мы и не знали их вовсе — сплошной самообман. Абсолютные истины — другие, и сокрыты от нас, как были сокрыты и две тысячи лет назад, и три, и миллион… Вот такие, ребята, дела…
— …Валентин, проснись!
Валентин вскочил, протирая глаза.
Странным голубоватым светом светилась трава, и светились призраками деревья на склоне холма; сиянием было наполнено все обозримое пространство. Только две фигуры чернотой материальности выделялись на этом фоне: фигура Резвого в светящейся траве и псевдоматериальный капитан Евгений.
— Уходи, уходи немедленно, — с мукой в голосе потребовал капитан.
— Почему? Что случилось?
— Помнишь, днем я рассказывал, мне приходится решать задачи? Непонятные мне задачи. Но одну я понял сейчас, и эта задача — убить вас!
— А как ты это собираешься сделать? — Валентин улыбнулся. — Ты ведь голограмма, видение…
— Не смейся!
Капитан поднял руку, и с кончиков пальцев его сорвались ветвистые фиолетовые молнии, ударили в землю, и там задымилась, почернела трава. Валентин понял. Он толкнул Резвого:
— Вставай. Уходим.
— С ним покончено, — сказал капитан Евгений устало. — Я убил его минуту назад. Прости, тогда я не смог сдержаться, меня застали врасплох и оказались сильнее…
— Нет! — Валентин упал на колени, он тряс, тормошил Резвого. — Вставай! Ты не смеешь! Я же должен тебе остался! — но тот, еще теплый, но неподвижный и безучастный теперь ко всему, никак не реагировал на бесполезные попытки отыскать или пробудить в нем признаки жизни.
Резвый был мертв.
— Уходи сейчас, уходи немедленно! — закричал капитан Валентину. — Через минуту будет поздно. Через минуту я решу эту задачу, ты понял? Через минуту и ты будешь лежать здесь. И что мне тогда делать? Что мне делать?! Ведь себя я убить не могу, неужели не доходит? Не могу!..
Валентин встал с колен и начал собираться, но делал это медленно, как во сне, чем окончательно вывел Евгения из себя:
— Уходи же ты! Ну! Уходи! Видишь же, что эти скоты со мной делают! Уходи же! Пошевеливайся!
— А куда мне идти? — тихо спросил Валентин.
Евгений ненадолго замолчал. Его лицо в призрачном холодном сиянии словно потекло расплавленным воском, искажались причудливо черты.
— Они здесь, понимаешь меня? — быстро зашептал он. — Они сделали меня своей частью; я как приставка у них, для решения задач. До вашего прихода даже такой формы, как сейчас, у меня не было, но ты их заинтересовал, и они сделали меня для беседы с тобой. А сейчас ты их больше не интересуешь, и я должен тебя убить… Ты прав, у них есть свои абсолютные истины, но если эти истины позволяют им делать со мной, с тобой, с мальчишкой, со всеми нами такое, то значит, никогда они не станут нашими истинами, и мы имеем право трахнуть их всех вместе с их великой космической мудростью. Только так, только такая обратная связь возможна… — капитан вдруг задергался; затряслись руки, плечи; дикая гримаса исказила лицо; он замерцал, то появляясь, то мгновенно исчезая в разных позах. — Иди… иди… на юг…— он говорил отрывисто, выбрасывая слова одно за другим в периоды между исчезновениями, — найдешь шахты… комплекс… межконтинентальные стратегические… Ты должен найти… человека, который разбирается… не все же погибло… должен хотя бы один такой… ты найдешь… ракеты нужно перенацелить… сюда… на этот квадрат, чтобы… и запустить… попытайся сделать хотя бы это… мы… иди на юг… они ответят… Беги! — заорал Евгений. — Беги, дурак!
И Валентин побежал вниз по склону. Он слышал, как кричит ему вслед капитан:
— Они смертны, они умирают!.. Я помню… я хорошо помню… вторжение… мы успели сбить одну… один объект… перед тем как накрыло… они смертны… и они ответят…
Потом он начал петь срывающимся голосом:
— «Сидя на красивом холме… я часто вижу сны, и вот что кажется мне… Но мы идем вслепую в странных местах, и все, что есть у нас… это радость и страх. Страх от того, что мы…» А, черт!.. — речь его стала бессвязной, сменилась рычанием, какими-то совсем уже нечеловеческими звуками.
А Валентин продолжал бежать, не оглядываясь. Он понял, что Евгений выпускает молнии ему вслед, только когда увидел свою тень впереди в обрамлении фиолетовой мерцающей ауры. Он не думал, что в любой момент капитан вопреки своей воле может попасть в него; он думал на бегу, что нужно будет обязательно попробовать, обязательно пойти на юг и отыскать комплекс. В конце концов, идея не так плоха, и если получится, то да, на этот раз Хозяева ответят за все жалким муравьям, через муравейник которых им вздумалось провести автостраду.
Валентин бежал, а капитан Евгений корчился на холме, на последнем пределе сдерживая рвущуюся из него энергию, сопротивляясь управляющим его волей силам, отводя фиолетовые разряды от удаляющейся и такой родной сейчас человеческой фигурки…
— Спешу тебя обрадовать, Антон. Я нашел выход.
— Выход, Ким? Для человечества?
— Какие глобальные проблемы тебя волнуют. Не для человечества, для тебя. В Городе живет некто, имеющий много имен. Одни называют его Колдуном, другие — Магом, третьи — Ведьмаком, четвертые — Демиургом. Очень интересный персонаж. Никто его никогда не видел. Как это получилось, для меня загадка, но нет ни одного достоверного свидетельства такого рода, хотя, вроде бы, подразумевается, что Колдун — все-таки человек. Еще распространены и популярны странноватые сказки о его способностях, его силах. Рассказывают, например, что метро — это в некотором роде его вотчина, и я подумал, а может, и ты попал сюда по его воле, улавливаешь?
— Понятно.
— И выходит, выбраться тебе на Землю он один и сможет помочь.
— А как я с ним встречусь?
— Это другой вопрос. И с ним связана другая тайна. В Городе имеется так называемый Дом Колдуна. Входная дверь в этом Доме большую часть времени заперта, но раз в месяц Колдун ее открывает, и в Дом может зайти всякий желающий…
— Ага, нечто вроде Дня Открытых Дверей?
— Да, нечто вроде… Прямо идти к нему — это, конечно, риск, но другого пути, Антон, я не вижу.
— Хорошо. И когда же ближайший этот… День Открытых Дверей?
— Послезавтра.
— Так скоро?
— Можешь подождать еще месяц. Не стеснишь.
— Нет, спасибо. Мама и так, наверное, уже с ума сходит. Да и в институт пора заглянуть.
— Правильно, Антон.
— Ну спасибо, Ким. Буду собираться.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Они сидели вдвоем на скамейке. Ким курил, стряхивая пепел в урну. Антон посматривал по сторонам, мысленно прощаясь с Городом, всем этим удивительным фантастическим, но столь чужим ему миром.
Мимо промаршировала колонна солдат в смешных и пестрых, как у паяцев, мундирах. При каждом шаге они чуть подпрыгивали. Было видно, что подобная манера марша дается им с трудом: капли пота блестели на лицах. Антон, глядя на них, едва сдержал улыбку. Ким же проводил колонну долгим задумчивым взглядом. Курс в этот день был умеренным с неким даже уклоном в либерализм. Правда, почему-то были запрещены к употреблению любые сладости, и нарушения строго карались: за сахар в чашке с чаем давали три года строгого режима, за карамельку во рту — восемь лет, за шоколад — пятнадцать, а за такое извращение как халва или шербет, могли и просто на месте пристрелить. «Опять диабетик Муравьем», — охарактеризовал ситуацию Ким. Но сейчас это мало волновало Антона: он чувствовал себя почти уже дома, а Ким, Витязи, Муравьи, Пеллюсидар оставались позади, в прошлом. Антон искоса посмотрел на Кима. Ким курил.