— Война испоганила меня задолго до того, как Коннор умер. Это просто… подтолкнуло меня к краю. Я злюсь на всех и вся, — он поворачивается ко мне лицом, и я прикасаюсь лбом к его лбу. Его брови хмурятся, но взгляд смягчается, а мозолистые кончики пальцев касаются моей щеки. — Кроме тебя.
— Я не хочу исправлять тебя, Брэндон. Я просто хочу тебя понять, — слезы затуманивают мое зрение, поэтому я закрываю глаза. Его грубые пальцы продолжают скользить в ласке по моему лицу, и чем дольше они это делают, тем больше я поддаюсь навстречу его прикосновениям, потому что это безопасно, это понимание и ощущение близости к дому, которое я никогда больше не смогу почувствовать.
— Поверь мне, ты не хочешь меня понять, — шепчет он.
Я открываю глаза и смотрю на него, пытаясь отчаянно поймать его взгляд. Когда-то — не так давно — я знала этого мальчика как свои пять пальцев. Но теперь в Брэндоне есть грани, которые я никогда не видела прежде, включая жестокость и гнев человека, которого я боюсь, и который едва ли способен на контроль.
— Я просто хочу понять, через что ты проходишь. Я знаю тебя, Брэндон, — провожу пальцем по его плечу. — Я тебя знаю.
Наступает тишина, и большим пальцем он нежно касается моей нижней губы.
— Боже, черт возьми, хотел бы я все еще быть тем парнем, которого ты знала, опоссум, правда.
— Ты такой и есть, — шепчу я. — В глубине души ты такой.
Я верю в это. Правда верю.
Глава 18
Брэндон
“When You Were Young” — The Killers
— В глубине души ты такой, — говорит она. И столько надежды в этом ее утверждении, веры, которую я всего лишь разрушу. Нежное дыхание Поппи касается моего лица, и я поворачиваюсь, встречаясь с ней взглядом.
— Тот парень не поцеловал бы тебя, опоссум.
И тут ее пальцы перестают двигаться по моей руке
— Этот парень поцеловал меня однажды, — она выдыхает, скользя взглядом по моим губам, прежде чем закрывает глаза и сглатывает. — Кроме того, это был всего лишь поцелуй, Брэндон, — шепчет она. — Только поцелуй.
— Это ты и я. Нет никакого «просто».
— Нет, тут ты ошибаешься, Брэндон, — печальная улыбка едва касается ее губ. — Мы всего лишь друзья.
Я хмурюсь, потому что могу представить себе ее невинное и полное смятением шестнадцатилетнее личико, когда произносил эти слова. Я практически чувствую ту же самую боль в груди, что и тогда. Меня поглощает чувство вины, потому что мы никогда не были просто друзьями.
Я чувствовал к ней то, на что не имел права, потому что Коннор любил Поппи, а я любил его. Все было так запутано, но даже тогда я знал, что он лучше ей подходит, я точно знал, что он заслуживает ее так, как я никогда не смогу ее заслужить. Мой отец всегда говорил, что я ни на что не годен и зря трачу кислород, поэтому, хотя и хотел ее, я отступил и наблюдал, как судьба идет своим чередом. Я был слишком эгоистичен, чтобы полностью отпустить ее, и каждый день я чувствовал себя самым большим мудаком в мире, потому что был влюблен в девушку своего лучшего друга. Каждый день я смотрел на нее и делал вид, что ничего не чувствую, и в каком-то смысле ничего не изменилось. Призрак Коннора является более сдерживающим фактором, чем он сам, когда был жив. Но… я ничего не могу поделать с тем, что происходит сейчас. В итоге мы все проиграли. Она и я, мы — единственное, что осталось от того прекрасного и чертовски важного для моего выживания. Она нужна мне.
— Я любил тебя в достаточной мере, чтобы оставаться твоим другом, — прошептал я. — Даже когда мне было больно.
Она аккуратно дотрагивается до моего подбородка, поворачивая к себе лицом. Поппи снова кусает свою чертову губу, а ее взгляд блуждает от моих глаз к губам.
— Любил? — тихо спрашивает она.
— Я всегда любил тебя, Поппи, — провожу пальцем по ее нижней губе. — Ты приносишь мир в мою жизнь, даже когда я знаю, что кругом война.
И вот мы сидим, смотрим друг на друга, потерянные во всем, что происходит между нами, а потом Поппи наклоняется, нежно касаясь губами моих губ. На меня накатывает спокойствие — такое бывает, когда стоишь посреди леса, и идет снег. Тишина. Спокойствие. Все еще не исчезают. Я хватаю ее сзади за шею, притягивая ближе, нуждаясь в каждой ее частичке. Тихий голосок в глубине моего разума кричит, что это неправильно, но рациональное мышление уступает место простой потребности выжить, и это то, что сейчас чувствует Поппи — чертово выживание.
Без нее я пойду ко дну.
Она обхватывает мое лицо, и с ее губ срывается тихий стон. Ее глаза закрываются, когда она касается моего лба своим. Мы застряли в этом водовороте вины и гнева, извращенной любви и отчаянной нужды. Ее мягкие кончики пальцев скользят по моему лицу, и затем ее губы неуверенно касаются моих. Я обхватываю ее лицо, вытирая слезы с ее щеки, и сильнее прижимаюсь к ее губам.