Он пожимает плечами.
— А теперь ты чувствуешь себя виноватым.
— Я даже не могу объяснить тебе, каким Коннор был с ней, — я качаю головой. — Она была для него всем, а я предал его.
— Брэндон. — Я поднимаю глаза на Финна. В них таится печаль. — Он мертв, — просто произносит он, будто это что-то оправдывает, а смерть Коннора избавляет меня от уз преданности ему. Я не хочу никаких оправданий или освобождения от вины.
Я хмурюсь, опуская взгляд в пол.
— Он был моим чертовым братом. Смерть этого никак не меняет.
Финн пожимает плечами.
— Нет, но нельзя предать мертвеца. Все, что ты можешь сделать, это жить, — он поворачивается и уходит, по пути подхватывая свою спортивную сумку.
Я открываю дверь в квартиру, ожидая, что Поппи где-то с Хоуп, но нет.
Она сидит на диване, закинув ногу на ногу. На ней черные узкие джинсы и слегка просвечивающая зеленая блузка. Мой взгляд скользит к ее накрашенному лицу. Ее глаза, кажется, выделяются еще сильнее на фоне темных теней для век, а ярко-красная помада подчеркивает полные губы. То, как ее волнистые волосы небрежно падают на плечи, вызывает у меня желание зарыться в них пальцами, перед тем как поцеловать ее. Я ненавижу то, что смотрю на нее с таким желанием, но ничего не могу с собой поделать. Она великолепна.
Я прищуриваюсь, глядя на нее, и роняю сумку на пол.
— Ты хорошо выглядишь, — говорю я с подозрением в голосе.
— Спасибо, — она улыбается. — Мы уходим.
— Куда?
— Пока не знаю, — пожимая плечами, она встает. — Но от тебя пахнет потными носками. Сходи прими душ, ладно?
Она осторожно опускает руку между лопаток, толкая меня в сторону коридора.
— Я пахну мужчиной, — бормочу я себе под нос, и это замечание заставляет ее фыркнуть.
— Ну, запах мужчины сам по себе противен.
Остановившись, я оборачиваюсь и упираюсь руками в стены узкого коридора. Поппи кладет руки на бедра, приподнимает одну бровь и поджимает ярко-красные губы.
— Ой, возможно. Я не помню, чтобы ты была такой неженкой, — я улыбаюсь, хватаю ее и прижимаю к своей потной груди, чтобы обнять.
Она кричит.
— Отпусти меня! О, Боже мой… — она сухо вздыхает. — Ты пахнешь… О, Боже… чем-то ужасным. Смертью… Ты пахнешь дохлой кошкой или барсучьим жиром. Еще лучше — мертвым котом, вымоченным в барсучьем жире, — она снова задыхается.
Я откидываю голову назад, смеясь, и удерживаю ее еще секунду, пока она борется со мной. Когда отпускаю ее, она с возмущением смотрит на меня.
— Я обижен, — заявляю я, шмыгая носом и стягивая рубашку через голову. Ее взгляд на секунду падает на мой живот, и я ухмыляюсь, прежде чем свернуть в ванную.
— Ты обиделся?! — кричит она мне вслед, когда я захлопываю дверь ванной перед ее носом.
Десять минут спустя я вхожу в гостиную, одетый в джинсы и футболку с длинным рукавом. Она окидывает меня взглядом с ног до головы, уголки ее губ слегка изгибаются.
— Я думаю, ты справишься.
На пути к двери мой взгляд скользит по ее заднице в этих обтягивающих джинсах. Черт возьми, это же Поппи. Поппи!
— Куда ты собираешься? — спрашиваю я.
Она оглядывается на меня взгляд через плечо.
— Я же тебе сказала, что пока не знаю. Просто… на улицу,
Ненавижу людей. Так и не привык к ним. Черт возьми, есть куча вещей, которые я никогда не делал и не любил. Но сейчас для меня настоящей проблемой стало скопление людей. Поппи сидит рядом, бросая на меня нервные взгляды, пока поезда подземки проносятся мимо по рельсам. Я зажмуриваюсь и пытаюсь восстановить дыхание. Стены металлической подземки, несомненно, давят на меня, потому что она погребена под тяжестью целого гребаного города.
— Ты в порядке? — спрашивает она.
— Ага, — быстро отвечаю я. Мои кулаки сжимаются так сильно, что костяшки пальцев болят, и я чувствую, как от пота ткань футболки начинает липнуть к спине.
Она хватает меня за руку, заставляя раскрыть пальцы. Медленно она проводит большим пальцем по складке моей мокрой от пота ладони.
Все в порядке… — шепчет она.
Это даже не должно быть проблемой. Люди занимаются этим дерьмом каждый день, но все мое тело в состоянии повышенной готовности. Инстинктивно мой мозг постоянно выискивает угрозы и ищет пути к отступлению. Человеческое стремление к выживанию всепоглощающе, и когда ты побывал в таких местах, как я, этот инстинкт выходит из-под контроля. Каждый субъект становится угрозой. В самых обычных ситуациях вы можете мгновенно стать враждебным, и мир, каким вы его знаете, становится одним большим испытанием на выживание. Только это не война. И неважно, сколько раз я повторяю себе это, мой разум не может победить инстинкт. А тело не может забыть травму.