Когда она возвращает ему камеру, он улыбается и жестом приглашает ее подойти. А затем обнимает ее. Он смотрит на меня, а потом переводит взгляд на свою камеру, прежде чем зашаркать ко мне. Я делаю несколько шагов назад.
— Вот. Возьмите… — он начинает сжимать и разжимать руки. Возможно, он хочет, чтобы я сфотографировал его, а может, он просто исполняет «Twinkle, Twinkle Little Star». Я вздыхаю и беру у него камеру, делая один снимок, когда Поппи все еще стоит с открытым ртом, прежде чем вернуть ему камеру, схватить ее за руку и увести.
— Он был так мил, — произносит она.
— Тебя никогда не учили, что незнакомцы опасны? Господи, да ты можешь заговорить с кем угодно, — я иду по улице и пересекаю «зебру».
— Лондонский Тауэр вон там…
— Я, блять, не пойду в Тауэр и не буду заниматься туристической ерундой. Лучше музей естественной истории.
— Хочешь в музей?
— Мне нравятся динозавры, — ворчу я.
Она смеется и берет меня за руку.
— Хорошо. Тогда динозавры.
К тому времени, когда мы проходим милю или около того до музея, ее щеки наливаются румянцем из-за холодного осеннего ветра. Я плачу за вход, а потом мы стоим перед массивным скелетом динозавра.
Как-то раз мы приезжали сюда на школьную экскурсию, а позже родители Коннора приезжали в Лондон на длинные выходные и брали меня с собой, чтобы составить ему компанию. Когда бы мы ни приезжали сюда, тут всегда было что-то грандиозное. Я не могу это объяснить, но когда стоишь перед останками существа возрастом несколько миллионов лет, который, вероятно, в пять раз больше слона, внезапно чувствуешь себя очень незначительным. Это было таким несерьезным рассуждением. Возможно, даже унизительным. В любом случае я всегда был очарован этим местом.
Мимо пробегает орущий ребенок, за ним тянется воздушный шарик, а следом бежит взволнованный парень. Поппи улыбается, наблюдая, как мелкий пацан бегает вокруг бедняги.
— Знаешь, ведь иногда я скучаю по тем временам, когда была маленькой, — говорит Поппи, продолжая пялиться на ребенка.
— Ага. Никакой ответственности, бесплатная еда, и ты даже можешь сходить под себя, потому что кто-то точно уберет за тобой, — ухмыляюсь я.
Она закатывает глаза.
— Ты такой ребенок.
Я поднимаю бровь.
— Я во всем мужчина, милая.
— О, Боже, ну, хватит, — она отходит от меня, а я иду за ней, смеясь… и пялясь на ее задницу. Следует перестать это делать.
Она бесцельно бродит по залу и, наконец, останавливается перед экспозицией с бабочками.
— Немного грубо, — произношу я, глядя на их безжизненные тела, приколотые к доске и заключенные под стекло, и все это ради того, чтобы люди могли любоваться их красивыми крыльями. Сотни бабочек выстроились в ряд.
Поппи пожимает плечами.
— Верно, но, опять же, жизнь сурова, не так ли?
— Да, но не для бабочки же. Черт. Разве они не живут всего несколько месяцев? А до этого они лишь отвратительные гусеницы, — я пожимаю плечами.
— Может быть, месяцы — это годы для бабочек, кто знает. В любом случае качество жизни не в количестве… — она отворачивается, останавливаясь, чтобы повернуться, и смотрит на меня. — Тогда идем, — говорит она и протягивает мне руку.
На секунду мой взгляд задерживается на ней, а после я переплетаю ее пальцы со своими. Ощущение странное, но это простое прикосновение словно заземляет меня. Толпа вокруг не кажется такой угрожающей, а шум становится тише. Она возвращает меня сюда к настоящему, физически заставляя меня забыть об остальном. Это кажется невозможным, но все именно так и есть.
Глава 21
Поппи
“Fear” — Blue October
Такси с шумом останавливается у его дома.
— Тридцать пять фунтов, — называет стоимость водитель. Достаю деньги из кошелька и собираюсь отдать их, но Брэндон хватает меня за плечо. Он передает водителю деньги, улыбается мне, и вот мы уже стоим на тротуаре. Проезжающая мимо машина сигналит такси, которое выезжает на дорогу.
— Вообще-то, мы могли бы добраться на метро, — говорит он.
— Я хотела взять такси. Опасные незнакомцы и все такое, — улыбаюсь я, когда мы подходим к двери.
Сегодня я впервые увидела Брэндона среди людей, вне зоны комфорта его квартиры или того бара. Я видела это в выражении его лица, в его позе, пока он был окружен столькими досаждающими ему людьми. Его плечи оставались напряженными, а челюсти крепко сжатыми. Любое небольшое движение рядом заставляло его нервно блуждать взглядом по всему, что окружало нас. Он был на взводе. Словно его реакция на бегство или драку была преувеличенной, и это заставило меня чувствовать себя виноватой за то, что я настаивала на том, чтобы он ушел. Я ни за что не заставлю его вернуться в обстановку метро, но я не хотела, чтобы он знал, что я понимаю, как он беспокоится.