— Эй, у моей мамы был первоклассный фургон. Там даже были подушки. Это роскошь, я хочу, чтобы ты это знала. У собаки на привязи был настоящий ошейник и все такое. Шону не нужно было использовать веревку.
— Мне очень нравилась эта собака. — Она смеется. — И я думаю, что твоя собака была единственной, у кого действительно было имя. Если она не высококлассная цыганка, то я не знаю, кто тогда
— Да, мама любила Шона Коннери. — Я ухмыляюсь. — Она была классной.
— Это она научила меня пить прямо из бутылки, помнишь? Меньше посуды. — Она выдавливает улыбку.
О, черт. Отец Поппи разозлился, потому что она пришла на пятнадцатилетие моей кузины, и моя мама угостила ее сидром. Думаю, прошло несколько лет, и он забыл о её ирландском происхождении. Мне пришлось практически нести Поппи домой и поставить ее на пороге. Мы с Коннором позвонили в звонок и убежали.
— Боже, твой отец ненавидел нас. — Я смеюсь. — Я думал, он прирежет меня на свадьбе.
— Он ненавидел всех парней, но особенно тебя. Он говорил, что ты — клоака всех болезней, правда, с любовью. Он говорил это с любовью.
— Эй. Это не моя вина. Распутная Сьюзи залетела, и все подумали, что это я. Черт побери, я позволил ей отсосать мне только один раз.
— Это было мило с твоей стороны. — Улыбаясь, она поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня. Короткий поцелуй — после того, как я только что потратил на эту капсулу более трехсот фунтов — а затем она подходит к окну, глядя на грязный город, солнце садится за горизонт.
Я не любитель зрелищ, но опять же, я мог бы прижать ее к стеклу и сделать это свидание действительно запоминающимся. Я подхожу к ней и кладу руки на ее бедра, притягивая спиной к себе. Касаюсь губами ее шеи, она наклоняет голову в сторону, чтобы дать мне лучший доступ. Запах ее шампуня захватывает мои чувства, расслабляя меня, как наркотик, и я улыбаюсь. Я провожу рукой по ее груди и просовываю ладони под материал ее топа.
А потом она отстраняется от меня.
— Серьезно? Эта штука сплошное стекло.
— И?
Она закатывает глаза.
— Ты такой вот парень.
— Но ты так красива в лучах заката. — Я ухмыляюсь. — Хотя было бы лучше будь ты голой…
— Нет. — Она отстраняется от меня, и я шагаю за ней. — Брэндон, — предупреждает она.
Она пятится к стеклу, и я запираю ее, прижимая руки по обе стороны ее головы.
— Опоссум, — выдыхаю я ей в губы в ожидании.
Ее тело расслабляется, и с ее губ срывается медленный стон.
— Не делай этого со мной, мудак.
— Я просто стою, детка.
Я улыбаюсь, касаясь ее губ своими. Ее подбородок слегка приподнимается, и она прижимается губами к моим. Я обхватываю ее за талию и поднимаю на поручень, который проходит вдоль капсулы, и встаю между ее бедер. Ее губы приоткрываются, и я провожу своим языком по ее губам, целуя, пока она, затаив дыхание, не отстраняется.
— Боже, ты такой… — она целует меня, — засранец. Я ненавижу тебя, ты это знаешь, да?
— Нет, детка. Ты любишь меня. Я имею в виду, я купил тебе шампанского.
— Я люблю тебя, но я ненавижу тебя.
— Ой, ты сегодня злая. — Я целую ее снова, и она стонет мне в рот.
— Я хочу тебя трахнуть, — шепчет она. — Вот почему я ненавижу тебя.
— Готов. — Я хватаю низ рубашки и за две секунды стягиваю ее через голову. Трахаться в кабинке на Лондонском глазу. Я болен.
Она удивленно смотрит на меня и качает головой, ее глаза прикованы к моей обнаженной груди.
— Надень рубашку обратно.
— Вы уверены в этом, уважаемая? — шепчу я ей на ухо.
Ее зубы впиваются в губу, а взгляд скользит по моему телу.
— Тюрьма… мы попадем в тюрьму.
— Или на PornHub…
Она закрывает голову руками и смеется.
— Мы здесь уже десять минут. Нам не хватит времени.
— Ты уделяешь мне слишком много внимания, детка, правда. — Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я отрываю ее от перил и разворачиваю, укладывая на скамейку. Я провожу пальцами по ее бедру, у нее перехватывает дыхание, когда я медленно поднимаю подол ее платья. Ее глаза встречаются с моими. Ее зубы впиваются в нижнюю губу. Когда я оттягиваю нижнее белье в сторону, с ее губ срывается легкий всхлип, и я ухмыляюсь.
— Брэндон…
— Хм. — Я опускаюсь к внутренней части ее бедра, касаясь губами ее кожи, мучительно продвигаясь вверх дюйм за дюймом, пока она не начинает дрожать.
— Я ненавижу тебя, — говорит она, раздвинув ноги, и со стоном запрокидывает голову.
Вот и все: у нас нет времени.
Через несколько секунд она дрожит с головы до пят, с ее губ срывается череда стонов, ее пальцы запутываются в моих волосах. Я возвращаю ей нижнее белье на место, и она садится, ее щеки покраснели, а волосы выпадают из хвоста.