Мины! Да разве это мины? Я видел несколько таких кустарно сделанных устройств, а в госпиталях лежали сотни покалеченных немецких солдат и латвийских полицейских с однотипными ранениями. Практически все они лежали после ампутации ступни. В редких случаях, когда врачам удавалось сохранить солдату ногу, он всё равно оставался инвалидом.
Дотла сожженные постройки концлагерей и полицейские участки, десятки взорванных автомашин, мотоциклистов и телег на заминированных бестелесными призраками участках дорог. Сотни пробитых колёс автомашин и застреленных водителей.
Одиночных нападений было такое количество, что в некоторые летние месяцы командованием тылового района был отдан приказ о запрете передвижения одиночными автомашинами. Немецкие солдаты и водители категорически отказывались ходить и ездить по заминированным дорогам до проверки ими сапёрными подразделениями, отчего движение на некоторых дорогах было практически парализовано.
Снесённые с лица земли после взрывов поездов полустанки, взорванные стрелки и погибшие на фугасах сапёры. Сотни метров уничтоженного железнодорожного полотна. Ежедневно повреждаемые линии связи и расстреливаемые ремонтные бригады.
Неприкрытый ужас в частных разговорах немецких офицеров о действиях неуловимого отряда капитана НКВД и наконец, апогей этой безумной музыки. Залитые тут же захваченным авиационным бензином казармы латышского охранного батальона и немецкого госпиталя, в которых погибло более четырёхсот и восьми ста человек соответственно. Точное количество погибших так и не было установлено, так как вся документация сгорела вместе с госпиталем.
Посаженные на кол и повешенные врачи из этого госпиталя. Зарезанные, повешенные, застреленные в собственных квартирах в течение короткого времени десятки немецких офицеров, полицейских и сотрудников гестапо и… фотографии посаженного на металлический штырь Ранке в посылке с бриллиантами на гигантскую сумму с его подробным письмом.
Это было безумие. Остаться в городе после всего, что сделал его отряд, чтобы посадить на кол моего мучителя? Как сказал мне много позднее Александр: «самая обыкновенная рекламная акция».
Хорошенькая реклама! В каждой квартире с казнёнными были оставлены по несколько листовок с подробными пояснениями предыдущих акций. В тех случаях, когда листовки были на идиш, сами листовки были пришпилены к телам гестаповских офицеров простыми кухонными ножами.
Фотографии казней были развешены по всему городу с подробными рассказами бесчеловечных деяний сотрудников СС в концентрационных лагерях, и немецкие врачи категорически отказывались лечить латвийских полицейских и гестаповских офицеров.
Я ещё до конца не верил ему и вдруг зимой происходит два просто невероятных события потрясших меня до самого донышка моей исстрадавшейся души. Совершенно неожиданно в обозначенное в радиограмме время моя мама выходит в эфир русской радиостанции со стихотворением, оговоренным со мною в мае, и я с благоговением слушаю родной мне голос…
…и Паулюс, дошедший до Сталинграда и завязший там с огромным количеством войск… дальнейшее, знает весь мир.
И вот я в Лондоне. Рядом со мной моя мама и Александр. Мой брат рассказывает свою фантастическую историю от начала и до конца. Я слушаю вновь обретённого мною брата, чуть прикрыв глаза и баюкая руки мамы в своих изуродованных руках, верю каждому его слову. Такое невозможно придумать. Не с мозгами Александра уподобиться Герберту Уэльсу.
Я смотрю на руки мамы и понимаю, что уже принял решение. Я останусь с ними. На столе остатки бриллиантов, что остались у нас, а перед глазами фраза из письма этого удивительного человека: «…распоряжайтесь ими как Вам будет угодно. Это слишком малая толика того, что я Вам должен». Передав мне, огромные деньги он поверил мне на слово. Этот человек подарил всем нам жизнь, ничего не потребовав взамен для себя, а лишь попросил об услуге для Александра и семьи Лерманов.
О том, что он жив я узнаю в сорок пятом году, и грустно усмехнусь в сорок шестом, получив внешне невинное письмо с пояснениями экстренной связи с ним. Никто, даже мой брат, не знал о том, что он жив.
«Второй», капитан НКВД, Данила Кириллович, Вальтер Рихтер, капитан войск специального назначения России Виктор Егоров, «Командир». С ним и его современниками можно иметь дело. За эти годы я познакомился со многими из них.
Лето и Багги. Два невысоких коренастых неуловимо похожих друг на друга простоватых боевика. Пройдёшь мимо не заметишь. Невыразительные лица, бесстрастно взирающие на собеседника. Пудовые кулаки с набитыми до каменного состояния костяшками.
Багги, его гитара и Владимир Семёнович Высоцкий. И это человек разбивающий кулаком четыре кирпича? Три иностранных языка, потрясающая работоспособность и… мгновенно закрытая его телом моя мама. Тревога оказалась ложной, но его реакция и самопожертвование потрясли меня.
Лето. Человек, разбивший о свою голову бутылку на тренировке моей охраны. Необразованный мужлан как показалось мне, потрясающе делает… массаж? То, что он творит руками назвать массажем кощунство. Два иностранных языка.
Хаски и Ким. Охрана заводов, резиденции и моя личная охрана поставлена ими. Я даже не подозревал о таких вещах, которые они сделали.
Ким. Немногословный, спокойный, неприметный человек просто потерялся в громадном дворцовом парке и условно убил семнадцать человек моей личной охраны, более года подготавливаемой моим братом. Потрясающе играет на фортепиано. Лист в его исполнении бесподобен. Оказалось, что у него музыкальное образование по классу фортепиано, немецкий, английский и испанский языки.
Хаски. Как описать его? Такой же невысокий, как и «Ким». Такой же спокойный, как и Лето. Такой же стремительный, как и Багги и неуловимо похожий на Командира. Незаметный и незаменимый начальник охраны всех территорий и всей моей охраны. Два, теперь уже три иностранных языка и десятки задержанных любопытных «просто прохожих» и ненавязчивых людей пытающихся проникнуть на опекаемые его охраной объекты.
С заводов невозможно вынести даже щепку, а после переломанных нежданным визитёрам ног на территорию заводов боятся залетать даже птицы.
Двое журналистов якобы случайно оказавшихся в парке нашего замка пришли в себя на ступенях ратуши, на центральной улице городка в тридцати километрах от резиденции. Они были связаны, обнявшись, лицом друг к другу, напомажены, а из одежды на них было только кружевное женское бельё. Вместо кляпов во рту у них были деревянные дилдо огромных размеров.
Скандал был грандиозный. Фотографии самых беспардонных журналистов Лондона были разосланы во все газеты Великобритании. В пояснительном письме неизвестные информировали редакции газет о намерении засунуть следующему журналисту такие же дилдо в отверстие сзади ниже пояса. Прозрачный намёк был понят правильно. Ни один журналист более не докучает нашей семье.
Док. Образованнейший человек. Редчайшая жемчужина среди тысяч людей, встреченных мной на моём жизненном пути. Немногочисленные беседы с ним — мгновения подаренных мне бесценных знаний. Уникальные мастера нетрадиционной китайской медицины, которых он привез, возродили меня к жизни. Один из них со своей многочисленной семьёй живёт в нашем замке и лечит меня, мою маму и семью Лерманов. То, что он делает, находится за гранью человеческого восприятия. Это знания другой цивилизации, дошедшие до нас из глубины веков.
Лис. Вот уж действительно «Лис», иначе этого человека и не назовёшь. Английский и арабский, немецкий и испанский, финский, итальянский и какой-то ещё язык. Я так и не понял этого человека, правда и общался совсем немного. Появляется и исчезает совершенно неожиданно и непредсказуемо, оставляя за собой слабую тень тайны, невиданные никем приборы позволяющие контролировать каждый уголок резиденции и таких же незаметных операторов этого многочисленного сложнейшего оборудования.
Лето и Багги, Хаски и Ким, Док и Лис. У них тоже очень много имён. Такие разные и неуловимо похожие. Другие. Не такие как мы.