«Почувствовать себя мертвым, – подумал Виктор, пытаясь разглядеть небо сквозь сплетения веток, – что бы это значило? Придется лежать тут до посинения? Или до тех пор, пока не засохну от жажды?»
Как выяснилось в дальнейшем, кое в чем он оказался прав.
– Плохо, мистер Кинг! Отвратительно! – В старческом голосе звучал гнев, достойный бога.
Но для многих обладатель этого голоса являлся именно божеством.
Упомянутый «мистер Кинг», мускулистый негр, откликающийся на имя Бенджамин, сконфуженно улыбнулся, показав два ряда белых зубов, и опустил глаза.
– А вот смущение вы сыграли неплохо! – Гнев стихал, растворялся, подобно облачку в жарком небе. – Но это было ваше смущение, личное! А оно вам в работе не пригодится…
Хозяин старческого голоса, который сидел, скрестив ноги, на кипе циновок, откашлялся. Лицо его, похожее на маску демона из классического японского театра, осветилось неудовольствием.
– Запомните, – сказал он, – та сцена, на которой вам предстоит играть, куда более жестока, чем обычная! Наказанием за фальшь будет не осуждение критиков и презрение зрителей, а смерть!
Виктор наряду с прочими курсантами ловил каждое слово.
Предмету, скромно обозначенному как «актерское мастерство», их учил не кто иной, как Хидэки Тодзио, живая легенда современного театра. Тридцать лет он потрясал и шокировал спектаклями и постановками все человечество, пытался создать концепцию «театра просветления», которая нашла последователей по всей Федерации, а потом неожиданно исчез.
Поговаривали, что он ушел в буддийский монастырь.
Но это оказалось ложью. СЭС, скорее всего, купила мастера, возбудив его интерес, она предоставила ему «полигон» для воплощения любых, даже безумных идей. И Тодзио принялся обучать новобранцев Службы, используя принципы «театра просветления» для условий, которые в полной мере можно назвать боевыми.
– Образ, сформированный вами, должен быть жизненным, обладать индивидуальностью. – На мгновение Хидэки застыл, вскинув руку в красивом жесте. – А чем формируется индивидуальность? Мелкими привычками. В речи, в движениях, в поведении… Образ должен начинаться с них! Зритель, а для вас зрителями будут все вокруг, хватается за самые приметные черты поведения и на их основании достраивает образ, который в дальнейшем и воспринимает. Увы, мы не видим людей, мы видим скрывающие их образы, порожденные нашим собственным разумом. Ваша задача – научиться такие образы создавать и поддерживать.
Роли, предлагаемые Тодзио для учеников, не были взяты из пьес или литературы. В распоряжении мастера была огромная видеотека с записями тысяч обыкновенных, ничем не примечательных людей, молодых и старых, светлокожих и смуглолицых, веселых и печальных.
Никто из них не имел имени, и из жизни каждого была записана ровно минута.
– Вот нищий попрошайка, – говорил Хидэки, поигрывая пультом так, словно это была кисть для каллиграфии. – Это для вас, мистер О'Брайен… Рабочий с приисков Аляски подойдет мистеру Кампосу…
Тодзио учил вживаться в эти немудреные на первый взгляд роли, не роли даже, а жизни, вживаться полностью, до полного растворения, и вот здесь Виктору пригодился его актерский опыт. Но лишь частично.
Методы мастера «театра просветления» были совсем иными, чем у режиссера «Нового Глобуса».
Он заставлял учеников медитировать в тишине и неподвижности: каждый курсант часами разглядывал остановленное изображение того человека, роль которого ему предстояло сыграть.
– Смотрите, – наставлял он, – не надеясь на успех, очищая себя от мыслей, и истинная сущность откроется вам… Никакие рациональные размышления не помогут понять, как правильно двигаться и говорить в том или ином образе. Знание этого должна подсказать интуиция…
Сидеть и просто смотреть оказалось необыкновенно тяжело, особенно для деятельной натуры Виктора. Приходилось перебарывать себя, сражаться с желанием встать и заняться чем-либо еще или просто отвести взгляд…
Но потом, после часов скуки и мучений, подобно безмолвному взрыву, приходило понимание, как именно надо себя вести, чтобы сыграть пьяницу, религиозного фанатика или мелкого бандита, чтобы они казались не просто убедительными, а настоящими!
И Хидэки Тодзио оставался доволен. Иногда. Но все чаще и чаще.
– Сэр, господин полковник… разрешите обратиться! Пойманный у дверей в столовую, Фишборн не выразил удивления. Он величественно повернулся к спешно подходящему Виктору и самым бесстрастным тоном спросил:
– Что вам угодно, мистер Зеленский?
– Зачем все это делают с нами, сэр? Я помню, что вы обещали, не отвечать на такие вопросы, но вокруг творится слишком много странного и даже пугающего! И в то же время во всем чувствуется система! Мне кажется, мы имеем право знать, сэр! – все это Виктор выпалил на одном дыхании. Он прекрасно понимал, что подобные расспросы могут привести к очередному взысканию, но осознанно рисковал.
Курс специальной подготовки СЭС отличался рядом особенностей, которые нельзя было объяснить какой-либо рациональной необходимостью.
Во-первых, полностью отсутствовал какой-либо распорядок. Курсантов могли поднять и в шесть утра, и в девять. Единственным обязательным элементом оставалась пробежка, которая следовала за побудкой, завтрак, как и любой другой прием пищи, мог быть отменен или передвинут по времени.
Но и сам процесс поглощения пищи, в обычных условиях приносящий немало удовольствия, здесь вызывал лишь отвращение. Каждого из курсантов кормили именно тем, к чему он испытывал максимальную неприязнь.
Тем, кто не имел особенных пристрастий, приходилось питаться съедобными слизняками и тараканами.
Расписание обучения отличалось редкостной хаотичностью. В нем нельзя было уловить и намека на недельный цикл, присущий большинству учебных заведений. Нагрузки же были запредельные. Занимались по тринадцать-пятнадцать часов в сутки. Иногда проводились ночные занятия.
За время, проведенное на острове, Виктор обнаружил в организме несколько десятков новых мышц. Даже там, где им вроде быть не положено. И все эти мышцы постоянно ныли.
Мозги, в которые одновременно впихивали законы, имеющие силу на всех планетах Федерации, описание самих этих планет и живых существ, их населяющих, социологию, психологию, культурологию, актерское мастерство, умение обращаться с оружием и транспортом и многое другое, начинали, грубо говоря, «перегреваться».
Виктор время от времени ловил себя на том, что последние десять минут сидит, тупо уставившись в пространство, и ни – о чем не думает. Кое у кого из его коллег случались галлюцинации.
Но больше всего удивляло курсантов, что в перегруженном расписании находилось время для каких-то совсем непонятных занятий, вроде приснопамятного «захоронения». Неделю назад целый вечер они потратили на то, чтобы под руководством лейтенанта Джонсона научиться быстро и уверенно шагать задом наперед.
Синяки на локтях с того дня у многих еще не зажили.
– Да, вы имеете право знать, – после минутного размышления согласился Фишборн, – и обязательно узнаете. Но позже. Сейчас еще слишком рано. Несвоевременное знание лишь повредит вашей подготовке.
– Но господин полковник…
– Идите, мистер Зеленский! – Сказано это было тоном приказа. – Вы свободны!
Фишборн удалился в столовую, а Виктор вернулся к жилому корпусу, где его поджидал Рагнур.
– Ну что? – спросил тот.
– Ничего, как я и думал, – вздохнул в ответ Виктор. – Ничего он мне не сказал, как и следовало ожидать.