- Думаю, да. Последнее, что я слышал - она помогала беженцам.
- А другие родственники?
- Сестра возле Лос Анджелеса.
- Замужем?
- Да. У нее дочь пяти лет. - Я улыбнулся, вспомнив племянницу. Последний раз, когда я ее видел, она едва вышла из пеленочной стадии. Потом мне стало грустно: - У нее было трое детей. Двое других мальчики. Им было бы шесть и семь.
Доктор Обама кивнула: - Даже так, ей очень повезло. Как и вам. У немногих так много родственников пережило чуму. - Я был согласен с нею.
Ее лицо помрачнело: - Вы слышали о городке Шоу Лоу?
- Не думаю.
- Он в Аризоне - он был в Аризоне. От него немного осталось. Это было милое место, названное термином игры в покер. - Доктор Обама прервалась, положила папку на стол перед собой и открыла ее: - Эти кадры - только немногие образцы. Их гораздо больше полдиска мелкозернистого видео, но эти - лучшие. Съемки вел в Шоу Лоу в прошлом году мистер Като Нокури. Хобби мистера Нокури, очевидно, было видео. Однажды он выглянул в окно, вероятно услышал шум на улице, и увидел это. - Доктор Обама пододвинула фотографии.
Я осторожно взял их. Цветные снимки 8х10. На них улица небольшого городка - торговый центр, увиденный в окно третьего этажа. Я медленно просмотрел кадры: на первом червеобразный кторр, большой, красный, с оранжевыми пятнами на боках, подняв голову, всматривался в автомобиль. На следующем темные очертания другого просовывались в окно аптеки; стекла еще сыпались вокруг него. На третьем самый большой кторр делал что-то... это выглядело, как тело...
- Я хочу, чтобы вы посмотрели на последнюю фотографию, сказала доктор Обама. Я достал ее: - Мальчику было около тринадцати.
Я взглянул. И в ужасе почти выронил снимок. Ошеломленный, я посмотрел на доктора Обама, потом снова на фотографию. Это не помогло: желудок скрутила внезапная тошнота.
- Качество фотографий очень хорошее, - заметила она. Особенно, если учесть положение вещей. Я не знаю, как этот человек сохранил присутствие духа делать снимки, но этот телеснимок лучший из тех, что мы имеем о питании кторров.
Питание! Он разодрал ребенка почти пополам! Зияющая пасть застыла, полосуя и разрывая бьющееся тело. Длинные руки кторра были с двумя суставами. Жесткие, черные, насекомоподобные, они держали мальчика металлической хваткой и толкали его в отвратительную, усеянную зубами дыру. Камера схватила струю крови из груди, застывшую в воздухе алыми брызгами.
Я едва мог дышать: - Они едят свою... добычу живой?
Доктор Обама кивнула: - А теперь представьте, что это ваша мать. Или сестра. Или племянница.
О, чудовище - я пытался уклониться, но образы сверкали перед глазами. Мама. Мэгги. Энни - и Марк с Тимом, хотя они уже семь месяцев мертвы. Я представил остолбеневшее выражение на лицах мальчиков, рот открытый в беззвучном крике ужаса: почему я? Я представил, как это выражение искажает лицо сестры, и содрогнулся.
Я посмотрел на доктора Обама. Комок стоял в горле: - Я... я не знал.
- Немногие знают, - сказала она.
Я был потрясен и обескуражен - и, наверное, был белый, как мороженое. Я отодвинул снимки. Доктор Обама положила их в папку, не взглянув; ее глаза изучали меня. Она наклонилась над столом и сказала: - Теперь о девочке - вы продолжаете спрашивать, почему Дюк сделал то, что сделал?
Я покачал головой.
- Молитесь, чтобы не оказаться в такой же ситуации - но если окажитесь, будете ли вы колебаться сделать то же самое? Если думаете, что да, поглядите еще раз на снимки. Но стесняйтесь попросить; в любое время, когда захотите вспомнить, приходите в мой кабинет и смотрите.
- Да, мэм. - Я надеялся, что это не понадобится. Я потер нос. - Э-э, мэм... что случилось с мистером Нокури, фотографом?
- То же, что и с мальчиком на снимке - как нам кажется. Мы нашли только камеру...
- Вы были там?
- ... остальное - это ужас. - Доктор Обама на мгновение задумалась о чем-то другом, очень далеком: - Там была пропасть крови. На всем. Пропасть крови. - Она печально покачала головой: - Эти снимки... - она показала на папку на столе, - ... невероятное наследство. Наше первое настоящее доказательство. Этот человек был героем. - Доктор Обама снова посмотрела на меня и внезапно вернулась в настоящее: - Теперь вам лучше уйти. Мне надо работать - ах, да, отчет. Возьмите с собой и перечитайте. Вернете, когда подпишите.
Я ушел. Благодарный.
3
Я лежал на койке, когда, напевая, вошел Тед, долговязый парень, тоже взятый с университета. Проныра с новоанглийской гнусавостью: - Эй, Джимми-бой, обед кончился.
- Ага, Тед. Я не голоден.
- Да? Хочешь, позову доктора?
- Со мной все окей - просто нет настроения.
Глаза Теда сузились: - Ты все еще обдумываешь, что случилось вчера?
Я лежа пожал плечами. - Не-а.
- Говорил с Оби?
- Ага.
- Тогда понятно; она устроила тебе шоковую терапию.
- Да, и это сработало. - Я повернулся на бок, лицом к стене.
Тед сел на койку, рассматривая меня; я слышал, как скрипели пружины: - Она показала тебе аризонские картинки?
Я не ответил.
- Ты пройдешь через это. Все прошли.
Я решил, что мне не нравится Тед. У него всегда было что сказать - почти правду - словно он брал слова из кино. Он всегда был чуточку слишком замечательным. Нельзя быть таким радостным все время. Я натянул одеяло на голову.
Он наверное устал ждать ответа, потому что снова встал. - Во всяком случае, Дюк хочет видеть тебя, - и добавил, - сейчас.
Я повернулся, но Тед был уже за дверью.
Поэтому я встал и пригладил волосы. Потом влез в ботинки и пошел искать Дюка.
Я нашел его в комнате отдыха, говорящим с Шоти; они сидели за одним из столов, рассматривая карты. Перед ними стоял кофейник. Когда я появился, они подняли головы. - Сейчас я освобожусь, сказал Дюк.
Я вежливо отошел, рассматривая стену. На ней висела старая фотография из журнала: выцветший снимок президента Рэндольфа Хадсона Макги; я смотрел на него без всякого интереса: квадратная челюсть, сияющие седые волосы и убеждающие голубые глаза. Наконец Дюк что-то пробормотал Шоти и отпустил его. Мне он сказал: Садись.
Я сел, нервничая.
- Хочешь кофе?
- Нет, спасибо.
- Выпей немного для вежливости. - Дюк налил чашку и поставил передо мной: - Ты здесь неделю, верно?
Я кивнул.
- Ты поговорил с Оби?