- Да, верно. - Я все еще сидел, скрестив руки. - Если моя позиция оставляет желать чего-нибудь, то, стало быть, со мной надо обращаться только так. Поэтому мы квиты.
Он поднялся и я встал вместе с ним. - Ответьте мне еще на один вопрос. Существуют ли мирные кторры?
Он поглядел озадаченно: - Не знаю. А как ты думаешь?
Я не ответил, просто проводил его до двери. Он вставил свою карточку в щель и дверь для него открылась. Я хотел выйти вместе с ним, но в холле ждали два вооруженных охранника.
- Извини, - сказал Фромкин. Впервые он выглядел смущенным.
- Да, - сказал я и отступил. Дверь передо мной закрылась.
31
Почти тридцать секунд я стоял, уставившись на проклятую дверь и не говоря ни слова.
Я положил на нее ладони и нажал. Металл был холодным.
Я прижал голову к солидной металлической плите. Ладони сжались в кулаки.
- Дерьмо!
А потом я сказал еще целую кучу других слов.
Я ругался, пока не стал повторяться, потом перешел на испанский.
Когда я, наконец, исчерпался, то чувствовал себя не лучше, чем вначале.
Опустошенным. Обманутым. И глупым.
Я снова начал расхаживать по квартире. Я стучал по терминалу каждый раз, когда проходил мимо. Бесполезный кусок мусора. Я даже не мог вызвать комнатный сервис.
Я прошел на кухню и открыл холодильник - он был неожиданно хорошо заполнен. Но я не был голоден. Я был взбешен. Я начал открывать ящики. Кто-то предусмотрительно убрал все большие ножи.
Ругань больше ни к чему не приводила. Только горло пересохло. И чувствовал себя все глупее. Когда остановишься, начинаешь понимать, как идиотски это выглядит.
Что я на самом деле хотел - так это поквитаться.
Я вернулся в гостиную и еще раз толкнул терминал. Хорошо толкнул - он почти упал с подставки, но я вовремя поймал. А потом удивился - зачем? Чертов инструмент не хотел говорить со мной - и я ему ничего не должен.
Я смахнул его с подставки на пол.
Он ударился с тупым стуком.
Я поднял его и потряс. Там даже ничего не сломалось.
- Ага... - Я вытащил его на балкон и выкинул через перила.
Он чиркал по наклонным стенам здания, отскакивал и разбился о бетон внизу с ужасно приятным грохотом.
Я выбросил вслед подставку.
А потом кресло.
И лампу.
И маленький столик.
Телевизор был привинчен к стене. Я разбил его вторым креслом - потребовалось три удара - а потом выкинул кресло вслед за первым.
Отскочило, отскочило, чиркнуло, скользнуло, разбилось вдребезги. Великолепно.
Что еще?
Микроволновая печь.
Ночник из спальни.
Еще три кресла.
Еще две лампы.
Небольшой обеденный стол.
Скамеечка для ног.
Все вешалки из шкафа.
Большинство полотенец и простынь.
Кингсайз-матрац. Это было довольно трудно.
Пока я боролся с матрацем, то увидел, что внизу собралась толпа, конечно на безопасной дистанции. Они аплодировали каждому новому акту разрушения. Чем неистовей он был, тем громче радость.
Подставка кровати и тумбочки вызвали несмолкаемую овацию.
Я задумался, чем увенчать это. И начал опустошать кухню.
Все тарелки - они звучали великолепно, разбиваясь и звеня внизу, на улице, - и все горшки и кастрюли.
Все вилки, ложки и ножи.
Содержимое холодильника - вместе с полочками.
Почти всю воду в бутылках. Я открыл одну и сделал добрый глоток. Я стоял на балконе, переводя дух и удивляясь, почему никто не поднимется остановить ужасный дождь. Я закончил бутылку и она отправилась в ночь, чтобы разбиться где-то внизу во тьме.
Я оглядел квартиру. Что еще? Что я пропустил?
Бар!
Я решил начать с пива. Почти полный бочонок был в небольшом холодильнике под стойкой. Он звенел и лязгал всю дорогу вниз и, ударившись, взорвался пенистым фонтаном. Те, кого обрызгало, завизжали.
Холодильник последовал за бочонком. Черт! Вмешается, наконец, кто-нибудь? Какое это все-таки поганое искусство.
Протянув было руку к бутылке скотча, я остановился.
Нет. Некоторые вещи священны.
Что говорил по этому поводу дядюшка Мо? Прежде чем убить бутылку, отдай ей честь. Правильно.
Я сделал глоток и отправил ее на смерть.
Было три бутылки скотча. Я попробовал каждую. Потом убил бурбон. Я начал понимать, что надо делать глотки поменьше. Бар был очень хорошо заполнен.
Я напал на ром, светлый и темный.
Истребил водку.
Казнил джин.
Изнасиловал красное вино.
Крики внизу поутихли. Кстати, когда я кончил выкидывать большие, возбуждающие вещи, то потерял большую часть зрителей. Что ж, пусть так. Спектакль может быть волнующим для неискушенного, но настоящий артист работает ради искусства.
Пошатываясь, я вернулся и покончил с ликерами и бренди. Шерри я сохранил на конец, кроме всего это послеобеденный напиток.
На стеклянной полочке стоял набор бокалов. Они последовали за бутылками. То же сделала полочка.
Я бродил по комнате, высматривая, что пропустил. Осталось немного. Я задумался, смогу ли скатать ковер.
Нет, не смогу. Даже стоять требовало много труда.
Кроме того, вначале надо в туалет. Я протопал в ванную и облегчился.
- А как насчет душа?, - заикаясь, пробормотал я. - Окей, согласился я с собой и включил воду. Нашел полотенце, которое забыл выбросить, и кусочек мыла. В аптечке нашел пакетик "Протрезвителя". Нет, я еще не готов протрезветь. Отложил его в сторону.
В душе была зверская акустика. Резонанс превосходен для пения. Единственное поощрение, в котором я нуждался. "Когда я вернулся в Венуспорт" я прошел по полному либретто. То же для "Двойной дозы любви" и "Бисексуала", прежде чем кончилось мыло.
Приятная штука, однако, отели - никогда не кончается горячая вода.
Но нельзя петь без мыла. Что-то не то.
Я выключил воду, нашел забытое полотенце и начал сушить волосы. Все еще напевая и вытираясь, я прошел в гостиную...
Валлачстейн, Лизард и двое других стояли там, ожидая меня.
- Э-э, - сказал я. - Хай. - И опустил полотенце на талию. Могу я, э-э, предложить вам, э-э, кресло? - Только Лизард улыбнулась и отвернулась спрятать это. Другие просто мрачно смотрели.
- Благодарю вас, - сказал полковник Валлачстейн. - Мы предпочитаем постоять.
- Хорошо..., - сказал я. - Мило, что вы заглянули так запросто. Однако, мне хотелось бы, чтобы вы вначале позвонили, а то я немного заскучал...