Чумаков шевельнул плечами, не сумел скрыть своего удивления.
– Понимаю, – упредил Якир. – Одной фразой на такой вопрос не ответить, тем более что вопрос поставлен общо.
– Конечно, – растерянно усмехнулся Чумаков. – Этот вопрос, как и ответ на него, состоит из многих слагаемых.
– Меня вот что интересует: вы можете предполагать, что в случае войны нам придется вести боевые действия не только на территории врага, но, возможно, и на нашей территории?
– Безусловно, – с убежденностью ответил Чумаков. – При нынешней маневренности войск можно создавать перевес сил на самых неожиданных направлениях.
– Верно. Посему не исключена и партизанская борьба… Исходя из этого, Народный комиссариат по военным и морским делам дал нам указание наряду со многими мерами приступить к подготовке руководящих партизанских кадров. Это, разумеется, строжайшая военная тайна.
– Понимаю, – кивнул Чумаков.
– Мы уже создали школу, подобрали надежных людей и приступили к их обучению. – Якир помедлил, оценивающе вглядываясь в лицо Чумакова. – Вы не могли бы прочитать небольшой курс лекций из истории партизанского движения? Конечно, и с рассмотрением в историческом аспекте т а к т и к и действий партизан в тылу врага.
– Пока все свежо в памяти, товарищ командующий, – с готовностью ответил Чумаков. – Недавно сдавал госэкзамены по истории войн и военного искусства.
– Романову Нилу Игнатовичу?
– Так точно.
– Тогда справитесь. – В глазах Якира промелькнули молодые огоньки. – Я тоже когда-то учился у Нила Игнатовича… Что бы вы считали нужным включить в программу?
– Если минимально… – Чумаков чуть помедлил, раздумывая, – то можно вспомнить о крестьянской войне Ивана Болотникова, обстоятельнее – о том, как Наполеон, придя в Москву, оказался в ловушке, которую устроили ему Кутузов Тарутинским маневром войск, а Денис Давыдов – действиями партизан. И о партизанской борьбе в гражданскую войну… А над тактикой войны в тылу врага надо размышлять с позиций современной военной техники.
– Тоже верно, – согласился Якир. – Вы обязательно познакомьтесь с Ильей Григорьевым – есть у нас такой весьма опытный специалист по подрывному делу. Он очень серьезно занимается тактикой партизанской борьбы.
Чумаков впервые увидел инженера Григорьева, когда вместе с начальником партизанской школы зашел в комнату, где тот проводил занятия. Отдав рапорт начальнику, Григорьев указал Чумакову свободное место за столом, приняв его за нового слушателя школы. Чумаков присел на стул и уже через минуту действительно почувствовал себя учеником. Григорьеву было не больше тридцати. У него волевое лицо с крупными чертами, спокойные, много видевшие глаза. Он неторопливо рассказывал о разных видах взрывчатки, о капсюлях-детонаторах, замыкателях, фитилях, взрывателях, как о живых существах, со своими особыми характерами, привычками, капризами. Чертил на доске мелом схемы, конструировал на столе мину-малютку. Все казалось очень интересным, простым, и верилось, что, возьмись Илья Григорьев делать сейчас мину из ножки табурета, из карандаша или куска мела, сделает тут же.
Потом они познакомились.
Григорьев оказался весьма общительным человеком, одним из тех, с кем уже вторая встреча приносит радость. Покоряли его убежденность в правильности собственных взглядов и умение со спокойной последовательностью отстаивать их. В первой же беседе с Чумаковым он обстоятельно доказал, что в тактике партизанской борьбы главным надо считать взрывы мостов, железных дорог, военно-промышленных сооружений, уничтожение транспортных средств, линий связи, штабов, складов боеприпасов и горючего. Не согласиться с этим было нельзя, и Чумаков, готовясь потом к лекциям, углубленно размышлял, как должны действовать партизаны, осуществляя ту или иную операцию.
Дороги их разошлись неожиданно. Илья Григорьев уехал с группой будущих партизанских командиров на практические занятия, а Чумакова в это время перевели в Московский округ начальником штаба дивизии.
Началась испанская эпопея. Военный советник Иоганн, он же Федор Чумаков, не раз слышал о дерзких налетах республиканских подрывников во главе с неким Рудольфом на тыловые коммуникации фашистов. Они взрывали мосты, пускали под откос воинские эшелоны, нападали на автомобильные колонны. И когда об этом заходила речь, всегда восторженно называли имя Рудольфа.
В один из июльских дней 1937 года под Сарагосой, в седой от пыли и зноя оливковой рощице, где размещался командный пункт стрелкового полка, к Чумакову явился знаменитый Рудольф, чтобы договориться о переходе в тыл врага через линию батальонов группы подрывников. Увидели друг друга и замерли с открытыми от удивления ртами. Перед Чумаковым стоял Илья Григорьев с коричневым от загара лицом, в запятнанном шоферском комбинезоне и выцветшей пилотке.
Первую минуту разговаривали восторженными междометиями, ахали да охали. Радовались встрече, как мальчишки. А потом, когда улеглось возбуждение, наступили тревожные раздумья. Чумаков и Григорьев уже знали об арестах на родине и о том, что осуждены и расстреляны (как враги народа) многие военачальники… Трудно было поверить в это.
Никто еще тогда из простых смертных точно не знал, где правда, а где неправда. Впереди ждала томящая душу неизвестность…
Когда Микофин внес в комнату дымящийся кофейник, Чумаков сказал, продолжая прерванный разговор:
– Думаю, что меня сия чаша миновала только благодаря тому, что я находился в Испании.
– Ерунда! – запальчиво возразил Микофин. – Был бы в чем виноват, не пощадили б и тебя. Можешь мне верить: я два года занимаюсь кадрами и кое-что успел повидать…
Из коридора донесся басовитый телефонный звонок – продолжительный и нервный.
– Дают Ленинград, – уверенно сказал Микофин. – Иди.
Федор Ксенофонтович догадался об этом и сам, ибо так звонят только с междугородной станции. Он торопливо поднялся, загремев стулом, и широким шагом вышел в коридор. Только снял трубку, как тут же услышал нетерпеливый и приглушенный расстоянием голос Ольги:
– Да, да!.. Квартира слушает!
– Здравствуй, это я. – Федор Ксенофонтович с недовольством покосился на многочисленные, шеренгой выстроившиеся вдоль коридора двери, из которых, будто невзначай, выглядывали любопытные.