В ходе всей схватки на Крамберга внимания никто не обращал, и он являлся не участником, а всего лишь наблюдателем происходивших событий. Однако, как только дело стало двигаться к концу, герканский лазутчик наконец-то решился потихоньку ретироваться. Наемники не пребывают в восторге, когда кто-нибудь прознает про их грязные, далеко не всегда законные делишки. Чернокнижники тоже не любят, когда кто-то из обычных людей становится свидетелем их бесовского чародейства. Разведчику было даже страшно подумать, что с ним могут сделать и во что превратить, когда приспешники темных сил покончат с врагами. Рассудив, что уж лучше погибнуть от мечей двух дюжин солдат, расположившихся во дворе и почему-то не спешивших прийти на помощь своему командиру, Крамберг стал осторожно, бочком, пробираться к выходу. Однако свершить задуманное он не успел. Когда до спасительной двери оставалось не более пары шагов, старик перестал шевелить губами и, разорвав на мелкие части уже бесполезный, использованный свиток, откинул мелкие клочки в сторону.
Пару-другую секунд бой продолжался в том же высоком темпе, а затем вдруг воины стали слабеть, как будто затхлый воздух корчмы и ее заплесневелые стены высасывали из них силы. Их движения стали медлительными, взоры под лицевыми масками помутнели, а дыхание заметно затруднилось. С начала действия богомерзких чар не прошло и полминуты, как троица наемников, один за другим, повалилась на пол, и под низкими сводами разгромленного трактира зазвучал богатырский храп. Добили ли чародеи своих врагов или милостиво подарили им жизни, разведчик так и не узнал. Как только Крамберг почувствовал, что его веки потихоньку тяжелеют, а очертания предметов начали расплываться перед глазами, герканец распрощался с осторожностью и, вышибив дверь ударом ноги, выскочил на двор.
Спасавшийся от действия усыпляющих чар беглец, естественно, не думал, что, как только покинет трактир, его жизнь и рассудок тут же окажутся в безопасности. Он был готов морально и физически спасаться бегством от озверевших солдат расположившегося во дворе на отдых отряда и даже собирался отвлечь от собственной персоны и привлечь их внимание к драке в корчме истошным, полным неподдельного отчаяния и страхом криком: «Спасите, люди добрые! Бесово отродье!» Однако картина, представшая снаружи его мгновенно расширившимся от ужаса глазам, была куда страшнее, нереальней и чудовищней, чем колдовство, которое он только что узрел внутри проклятого заведения.
Весь двор был объят пламенем, заполнен адским шумом и охвачен идущим полным ходом сражением. Горели конюшня и амбар, а беспощадное, жаркое пламя, уже охватившее крышу скотного двора, потихоньку подбиралось к покосившимся стенам самого трактира. Из клубов черного-пречерного дыма, быстро увлекаемого сильным ветром в сторону тракта, то и дело показывались небольшие группки солдат, то куда-то со всех ног бегущих, то ожесточенно отбивающихся от менее многочисленных, но зато превосходящих по размерам, силе и ловкости противников.
Увиденное Крамбергом просто не могло быть правдой, оно походило на жуткий, навеянный чародейским дурманом кошмар; безумный бред, который может присниться только после очень лихой попойки. Огромная огненно-рыжая курица, мечущаяся взад-вперед по двору, пискливо кудахчущая и поклевывающая разбегавшихся от нее солдат, как зерна. Шестирукий трехглавый скелет в два с лишним человеческих роста, меткими ударами огромных дубин и вырванных из изгороди жердей ловко выбивающий из седел кружащих вокруг него всадников. Орава дико орущих бесштанных детишек, носящихся по двору шумной ватагой и взрывающихся при соприкосновении с воинами облаками едкого, зловонного дыма. Безголовый летучий стрелок, зависший над объятой огнем конюшней и с умопомрачительной скоростью выпускающий из лука ядовито-зеленого цвета шипящих, извивающихся в полете гадюк вместо стрел. От такого нереального зрелища можно было легко сойти с ума, и Крамберг уже одной ногой ступил за черту, за которой обитают лишь блаженные да убогие. Но, как это ни парадоксально, когда разум впавшего в оцепенение солдата был уже готов навсегда покинуть голову, его милосердно спасли, причем спасителем оказался не человек, а одно из абсурдных, адских созданий.
Громко вереща и плача, из клубов приближающегося к разведчику дыма вдруг выбежал трехлетний карапуз, с ног до головы перепачканный сажей. Завидев солдата, он, не моргая, уставился на обомлевшего от страха мужчину большими голубыми, как Небеса, глазищами и тонюсеньким, но вполне разборчивым голоском важно изрек: