Прибежал Ламм:
— Командир батальона хочет знать, сколько взято пленных! По времени уже пора!
— Полный провал!
Он уставил на меня неподвижный взгляд:
— Как это могло случиться?
Я прокричал ему в ответ кое-какие объяснения. Взмыла ракета — сигнал окончания операции.
— В высших штабах теперь придут в ярость. Для этой операции он привел в движение все, вплоть до командования армией.
Ламм ушел.
Огонь начал стихать. Двое в моем взводе были ранены в результате заградительного огня французов.
Утром пришел посыльный.
— Господину фельдфебелю явиться к господину старшему лейтенанту.
Когда я вошел, он сидел, сгорбившись на стуле, и устало поднялся:
— Мой дорогой Ренн! Можно ли найти людей, которые попытались бы в эту ночь достать пленных?
— Снова с артиллерией и минометами, господин старший лейтенант?
— Нет, мы должны сделать это как можно незаметнее.
— В таком случае я организую дозор, господин старший лейтенант. Можно получить для этого аэрофотоснимки?
— Все, что вам потребуется, дорогой Ренн!
Сначала я занялся аэрофотоснимками. Они оказались настолько четкими, что видны были даже проволочные заграждения. На месте поворота траншеи я обнаружил небольшое расширение, которое, судя по форме, было блиндажом часового. Правда, этот блиндаж находился в системе окопов неприятеля на большом расстоянии от наших окопов, пожалуй в семистах метрах. Но это имело то преимущество, что там меньше всего могли ожидать нашего внезапного нападения.
Я пошел к Хауффе.
— Если только прикажут, пойду, — сказал он.
Я пошел к Хартенштейну.
— Ты никогда не поумнеешь! — сказал он. — Для Лёсберга, собаки, я и пальцем не пошевельну! Но для тебя — придется пойти. У меня есть еще один — Лёйшель, он, правда, не обучен такому делу, но сильный малый и смекалистый… Как ты все это мыслишь?
— Думаю, напасть вдвоем-втроем и захватить часового. Для этого троих нас хватит. И еще четверо понадобятся для блокирования окопов на случай нападения на нас. У меня есть несколько молодых парней, знающих дело.
Когда рассвело, я стал рассматривать французские окопы из нашей траншеи, расположенной выше. Офицер артиллерийской разведки одолжил мне для этого свою стереотрубу. Я старался запомнить отдельные точки на местности, как-то: светлое пятно на земле — я не мог разглядеть, что там светлеет, — и впадину, глубиной, может быть, в две ладони. Она вела к углу проволочного заграждения. Отсюда нам следовало направиться к тому месту, где заграждение как бы сужалось. Оттуда до часового оставалось еще шагов тридцать.
После обеда я лег спать.
Около одиннадцати мы двинулись в путь.
На нас были вязаные куртки, брюки заправлены в носки, в кармане маленький пистолет и нож. Хартенштейн и Лёйшель имели довольно внушительный вид.
Мы трое шли впереди. Остальные четверо, меньше нас ростом, с винтовками и ручными гранатами, следовали за нами.
Светила луна.
Земля замерзла, затвердела, торчавшие из-под земли, смерзшиеся стебли травы трещали при каждом шаге.
Идя друг за другом, мы миновали наши четыре полосы заграждения. Там лежал убитый француз — наверное, еще с весны. Он уже больше не смердел.
Только здесь, перед самой позицией, я сказал молодым парням, что еще ничего не разведано и нам в эту ночь предстоит провести и разведку, и нападение.
— Луна зайдет через два-три часа. Мы тем временем осторожно прокрадемся вперед.
Луна светила нам в лицо. Значит, они примут нас за косые тени.
Мы прокрались дальше, потом легли и поползли. У первого проволочного заграждения французов мы вынуждены были остановиться. Луна еще стояла на небе. Заграждение было слишком глубоким, чтобы попробовать пробраться сквозь него, не привлекая к себе внимания. Хартенштейн пополз вправо и обнаружил там в заграждении пробоину от снаряда. Мы оставили всех позади, а сами поползли дальше, очень медленно, постоянно прислушиваясь. Вдруг шаги и голоса. Судя по положению луны, было около часа ночи. В одном месте мне показалось, что кто-то движется, но я не вполне был в этом уверен. Снова шаги. Вероятно, это был сменившийся часовой.
Мы лежали, пока не зашла луна. Потом я пополз назад и забрал остальных: сначала проползли через первое заграждение, затем — примерно шагов пятьдесят — вдоль второго, которое вело вглубь. Французская траншея уходила, так же как и заграждение, вглубь влево. Часовой время от времени прохаживался взад и вперед и покашливал. Он был один. В темноте ничего не было видно.