— Подсумки, винтовки, фуражки.
Бах! — перед домом взорвался снаряд.
— Собаки проклятые! — выругался кто-то.
Я вышел на улицу.
Бабах! — снаряд угодил в соседний двор.
Подошел Ханфштенгель.
— Вы все-таки намерены проводить занятия?
— Разве командир роты не придет?
— Как же, он придет. Но мы же не можем построить роту. Я думаю, пусть пока останется так, как есть.
Трах! — разрыв на улице шагах в пятидесяти от нас.
Мы приказали взводам оставаться в доме и стали ждать, стоя снаружи.
Минут через десять пришел Шубринг.
Ханфштенгель доложил:
— Мы не вывели роту из-за обстрела.
— Из-за трех снарядов? Вы не можете так просто отменить мой приказ о занятиях! Прикажите роте выходить!
Да, кабы знать, что дело ограничится только тремя снарядами!
— Чем будем заниматься? — спросил Ханфштенгель.
— Самое необходимое сейчас — отдание чести.
Я построил взвод перед домом.
— Смирно! Где ваша выправка?! Если уж мы занимаемся строевой подготовкой, то надо стараться! Каждому приличному человеку приятно взять себя разок в руки!
Я шел вдоль улицы и все раздумывал, как бы мне им сказать о том, что мы будем тренироваться в отдании чести — как сказать им, чтобы это не прозвучало издевкой.
В общем, я так ничего им и не сказал. Только показал отдание чести по уставу и велел повторить. Они старались. У меня почти не было замечаний, и через пять минут мы закончили. Нужно ли заставлять их повторять снова? Они же все хорошо выполнили.
Я приказал взять винтовки и потренироваться в этом несколько раз. Потом приказал взять винтовки на плечо, и это тоже повторить несколько раз.
Подошел Шубринг.
— Почему занимаетесь ружейными приемами?
— Я хотел потренировать солдат в отдании чести с ружьем, господин лейтенант. Но они так плохо брали на плечо, что я подумал: надо как следует позаниматься этим.
— Правильно решили. Продолжайте.
Так я убил три четверти часа. И не знал, что делать дальше. Тогда я пошел к Шубрингу и спросил, что теперь от меня требуется.
— Позанимайтесь еще чем-нибудь. Все равно через четверть часа мы снимаемся.
Позднее я узнал, что Ханфштенгель и Хёле целый час занимались только отданием чести. Солдаты ругали не командиров взводов, а ротного, потому что он заставил заниматься строем во время обстрела и потому что они вообще терпеть его не могли.
— В других взводах, — рассказывал мне Мелинг, — они условились приветствовать ротного как можно хуже. — Он рассмеялся.
У меня было неспокойно на душе, и я вышел поискать местечко, где можно было бы посидеть, почитать.
На улице мне повстречался фельдфебель роты.
— Доброе утро, — сказал я, — солдаты требуют жалованья. Здесь многое можно купить, но у них нет больше денег.
— А я что могу поделать? — воскликнул он в сердцах.
— Как что? Вы же получаете деньги у казначея?
— Нет! Ни пфеннига! В тылу черт знает что творится.
Три дня тому назад мы послали к казначею посыльного, и он до сих пор еще не вернулся. Тыловики никогда ни на что не годились, а сейчас это настоящие банды разбойников! Особенно в Брюсселе! И конечно, сплошь одни шкурники, симулянты!
Ночью снарядом убило мужчину и женщину из деревни. Утром мы двинулись вперед.
На одном перекрестке каждые две минуты рвался снаряд — и все время точно в одном и том же месте; это заставило нас свернуть на поле, а потом мы снова вернулись на дорогу.
Впереди слышались неумолчные орудийные раскаты, иногда разрывы. На душе у меня было тревожно. Я-то ведь думал, что нам не придется побывать в огне, что перемирие наступит раньше.
Отсюда, с плоской возвышенности, нам сейчас была видна вся местность. Вдали — большая деревня или город, справа — невысокий, густой лес и над ним огромные, черные облака разрывов. Над деревней висело облако гари. Время от времени там подымался в воздух столб пыли.
На полпути туда лежала маленькая деревушка, куда мы и направлялись. В одном из домов нам отвели три большие комнаты. Рота насчитывала всего пятьдесят человек. Во двор въехала полевая кухня, открыла крышки котлов, приготовились к раздаче пищи.
Рамм! Рамм! Рамм! — куда падали снаряды, видно не было.
— Один снаряд угодил в дом! — крикнул кто-то.
Лошади вздыбились — ездовой был чем-то занят позади котла — и понесли кухню со двора; повара и ездовой — с криком следом за ними.
Шлеп! — пища выплеснулась из котла на дорогу.